На портале Седмица.ru опубликована статья главного редактора научного журнала «Древняя Русь. Вопросы медиевистики», профессора кафедры истории мировой литературы Университета Российской академии образования, автора множества исследований по истории и текстологии древнерусской литературы доктора филологических наук Е.Л. Конявской.
Знаменитая обитель, возникшая в первой четверти в XVI в., носит имя «Богородице-Смоленский Новодевичий монастырь»[1]. Главный храм обители — в честь иконы Божией Матери «Одигитрия» — был построен в 1525 г. Икону, о которой пойдет речь, торжественным крестным ходом перенесли в храм, и в память об этом событии крестный ход 28 июля стал для обители ежегодным.
Прежде икона пребывала в московском Благовещенском соборе на княжьем дворе «на деснѣи странѣ от святыхъ двереи царскых»[2]. Но, как известно из летописей, это был список с первоначального чудотворного образа. Предание связывает ее появление на Руси с византийской принцессой Анной, вышедшей замуж за Всеволода Ярославича. Затем Владимир Мономах привез икону в Смоленск. Но эти сюжеты из области догадок, ибо ранние источники подобных сведений не содержат. Приход древней иконы в Смоленск вместе с Владимиром Мономахом возможен, но не менее вероятно (если исходить из древнего происхождения образа), что икона появилась в городе в период основания Смоленской епархии и поставления епископом грека Мануила. Известно, что в 1136 г. «поставленъ бы скопечь Маноуило еп(и)с(ко)помъ Смоленескоу пѣвечь гораздыи, иже бѣ пришелъ изъ Грекъ. самъ третии. къ бл(а)голюбивому кн(я)зю Мьстиславоу, предъ симъ бо бѣ не былъ еп(и)с(ко)пъ Смоленьскѣ»[3].
Не менее проблематичен и другой поздний легендарный сюжет — упоминание иконы в Житии мч. Меркурия Смоленского. Икона предрекает Меркурию подвиг — победу над осадившими Смоленск монгольскими войсками и гибель. В раннем варианте предания (Слове о Меркурии Смоленском) говорится, что икона находилась в пригородном Печерском монастыре, а не в главном смоленском соборе[4]. Батый к Смоленску не подходил. Все это говорит о позднем и сугубо мифологическом происхождении сюжета.
О том, что икона в какой-то момент оказалась в Москве в Благовещенском соборе Кремля, информация имеется в рассказе о ее возвращении по просьбе смольнян в Смоленск в 1456 г. Летописное повествование о возвращении святыни весьма подробно, что для такого рода сюжета является редкостью. В январе к великому князю пришел владыка смоленский Мисаило «со многыми мѣстичи Смоленскыми» бить челом о возвращении иконы Пресвятой Богородицы, «ея же плѣном взялъ Юрга». Князь великий по совету с митрополитом, святителями и боярами решил удовлетворить просьбу смоленской делегации. Был устроен праздник, начавшийся с молебна у иконы, затем к иконе подошли князь, княгиня и сыновья (все они перечислены по именам, сообщается, что «Андрѣи меншеи» был принесен на руках). Икону вручили епископу Мисаилу, «еще же и иные многы иконы, опрочь того, менши тои», «того же плѣна»[5], о коих и не просили. Одну из этих икон митрополит попросил смоленского владыку оставить «на благословение и на воспоминание сего дне» великокняжеской семье. 18 января процессия с иконами, уходящей в Смоленск и с остающейся в Москве, прошествовала до церкви Благовещения на Дорогомилове. Затем москвичи вернулись обратно, и дарованная икона была установлена в великокняжеской церкви Благовещения на месте, где ранее пребывал Смоленский образ. При этом было отдано распоряжение писать список с ушедшей иконы (с нее была снята мера и образ запечатлен), дабы поставить ее на место оригинала. Этот путь стал знаковым при выборе места построения в будущем Новодевичей обители.
Как икона могла попасть в Москву и почему говорится о ее пленении неким Юргой?
В качестве Юрги в истории изучения проблемы рассматривались различные кандидатуры: князья Юрий Дмитриевич, Юрий Святославич, Юрий Лугвеневич. Но все эти кандидатуры должны быть оставлены, поскольку князья, причем весьма родовитые, не могли летописцами именоваться «Юргой». Они упоминаются, в частности, в Летописи Ольшевского, написанной латиницей, с именем Iurgy, но обязательно или с отчеством, или с титулом xiądz,или и с тем, и с другим. В Орденских документах Юрий Лугвеневич также обязательно титулуется (как герцог).
Однако то, что вышеуказанные князья не могут идентифицироваться с Юргой, не означает, что их роль в «пленении» Смоленской иконы не может быть привлечена к рассмотрению. В первую очередь, в этом отношении внимания заслуживает Юрий Дмитриевич Звенигородский. Именно в его завещании 1432 г. упоминается образ: «А бл(а)гословляю с(ы)на своего Василья икона Пр(е)ч(и)стая Б(огороди)ца окована золотом, Смоленьская»[6].
Юрий Дмитриевич, третий сын Дмитрия Донского, был ценителем искусств и покровительствовал церковному строительству. На его средства строились собор в Звенигороде — Успения Богородицы, каменный Троицкий собор в Сергиевом монастыре, в Саввино-Сторожевском монастыре — белокаменный Рождественский собор, монастырю князь придал села и деревни. Считается вероятным, что роспись храмов осуществляла художественная артель, возглавляемая Даниилом Черным и Андреем Рублевым. В этом контексте неудивительно, что известная икона, оказавшись у звенигородского князя, удерживалась им. Образ выделяется из других, упомянутых в завещании. Он назван первым и завещался старшему сыну. Еще два образа передавались другим сыновьям. Икона Спаса — Дмитрию (старшему): «А бл(а)гословляю с(ы)на своего Дмитрея икона Сп(а)съ окована, что мя ею бл(а)гословила княгини Марья Данилова»[7]. Некая иная Богородичная — Дмитрию Меньшому: «А бл(а)гословляю с(ы)на своего Дмитрея меншего икона Пр(е)ч(и)стая золотом окована, что мя бл(а)гословила м(а)ти моя, княгини великая». Как можно видеть, не раскрывается происхождение лишь Смоленской иконы.
К Юрию Дмитриевичу икона могла попасть через тестя — Юрия Святославича Смоленского, однако таких свидетельств — ни прямых, ни косвенных — не имеется.
Мог ли Юрий Святославич забрать икону в 1404 г., когда был вынужден покинуть Смоленск? Здесь важно вспомнить, что в рассказе о возвращении иконы смольнянам говорится о многих иных смоленских иконах, которые были меньше иконы Божией Матери. Трудно себе представить, что он приехал со многими смоленскими иконами к Василию Дмитриевичу, если пытался получить помощь для освобождения Смоленска. Белорусско-литовские летописи сообщают подробности: Юрий выехал из города «не во мнозе и з бояры, a княгиню свою c бояри остави во Смоленьску и приказа имь ждати себе на перъвыи рок и на други, и на третии, a самь приеха на Москву, и биль челомь князу великому Василию Дмитровичь служити, даютися ему самь со всимь своимь княжениемь»[8]. Таким образом, смоленский князь оставил в городе жену и бояр[9], просил ждать его возвращения. Едва ли в таком случае он мог увезти с собой ценные для города иконы.
Можно привести возражения и по поводу другого князя, о котором также в научной литературе выдвигалось предположение, будто икону увез он. Это Юрий Лугвеневич. Такую мысль высказал А.А. Зимин, она получила обоснование А.А. Турилова, была поддержана Л.А. Щенниковой[10]. Однако, как уже говорилось, князь, да еще столь высокого статуса по рождению, не мог именоваться Юргой. Его отец — Лугвень (Семен) Ольгердович, мать — дочь Дмитрия Донского. В Москву Юрий приезжал в конце 1440 г. (после смоленского восстания), но, видимо, лишь затем, чтобы получить наместничество в Новгороде.
Не следует полагаться в оценке ситуации 1440 г. лишь на Новгородскую первую летопись. Согласно новгородской версии, Юрий Лугвеневич, «възгордився, засяде Смоленско, и Полоческъ, и Витепьскъ, и бяше ему не полезно и людемъ на мятежь великъ и на брань. Тои же осени, убоявся, видя свою дерзость, еже не разумьемъ створи, избѣже на Москву»[11]. Здесь Юрий Лугвеневич предстает авантюристом, пытавшимся воспользоваться ситуацией. Однако белорусские летописи говорят о том, что восставшие смольняне (точнее «черные люди») требовали Юрия Лугвеневича князем в Смоленск («черныя люди призваша к собѣ оспадаремь князя Юря Лигвенивича»[12]), желая «отложиться» от Литвы[13]. Он воспринимался и сам позиционировался как «русский князь»[14], оставался православным. Будучи человеком набожным (тесно общавшимся с митрополитом Ионой, попечительствующим Онуфриеву монастырю в Мстиславле), он не стал бы отдавать знаменитый образ, дабы получить наместничество.
Позже, после 1446 г., он вернулся в Литву, получил свой Мстиславль и стал жить там безвыездно, о чем свидетельствуют сохранившиеся датируемые акты. В частности, им были выданы одна грамота в 1452 г., две — в 1455 г., две — в 1456 г., одна грамота — в 1457 г.[15].
Возвращаясь к Юрию Дмитриевичу Звенигородскому, нужно рассмотреть возможные пути получения им иконы, не касающиеся связей супруги. И эти пути очевидны.
Известно, что на Русь иконы Смоленска приехали с великой княгиней Софьей Витовтовной, женой великого князя Василия Дмитриевича, которая посещала в Смоленске своего отца в 1399 г. и вернулась с дарами: «Многы иконы, обложенныя златом и сребром, еще же часть Святых страстеи Спасовых, иже давно принесены были в Смоленескъ от Царягорода»[16]. А после смерти Василия Дмитриевича в 1425 г. между Василием II и Юрием Дмитриевичем была целая серия вооруженных конфликтов с пограблением казны московского князя и его матери, захватом Софьи в плен, причем о требовании возврата награбленного есть текст в договоре между князьями 1432 г.: «А что ся оучинило в нашем розмирьи, что поимана твоя казна, великого кн(я)зя, и твоеѣ матери, великиѣ княгини, или поклажаи ваши, или бояръ твоих поклажеи… или что будетменя того дошло, и мнѣ то отьдати по сему целованью»[17]. Но это не значит, что пограбленное было действительно отдано. Договор тут же начал нарушаться.
Заняв в 1434 г. Москву, Юрий Дмитриевич, по свидетельству летописей, «пограби казноу князя Василья»[18], «и княгинь великихъ поимавъ, посла в Звенигородъ»[19]. Юрий вскоре умер, и его сын Василий, «побрав злато и сребро, казну отца своего»[20], уехал в Новгород. В договоре 1436 г. Дмитрия Шемяки с Василием Васильевичем читается: «Или что, г(о)с(поди)не, буду взял съ своимъ о(т)ц(е)мь въ другои прiиход оу тебе, оу великого кн(я)зя, и оу твоее м(а)т(е)ри, оу великiе княгини, и оу твоих кн(я)зеи, и оу бояръ, и оу дѣтеи боярьских, или что будеть недругъ твои, кн(я)зь Василеи Юрiевич, поимал твою казну, великого кн(я)зя, и твоее м(а)т(е)ри, великiе княгини… во всеи твоеи отчинѣ, в великомъ кн(я)ж(е)ньи, или что, г(о)с(поди)не, его казны отколѣ ко мнѣ прiидет, и отколѣ чего достану, и мнѣ то, г(о)с(поди)не, тобѣ, великому кн(я)зю, отдати все, по докончанiю и по кр(е)стному цѣлованiю»[21]. Ясно, таким образом, что захваченные у великого князя и его родственников ценности оказались у сыновей Юрия — Дмитрия и Василия. Последний назван в договоре 1436 г. недругом Василия Васильевича. И снова нет данных о том, что эта декларация исполнялась.
Еще один случай разграбления ценностей великокняжеской семьи фиксируется под 1446 г. Перед пленением и ослеплением Василия Васильевича Дмитрий Шемяка в Москве захватил великих княгинь Софью и Марию «и казну великого князя и матери его разграбиша»[22].
В духовной грамоте самой Софьи Витовтовны (2 ноября 1451 г.)[23] перечисляются «святыни», которые она завещала сыну и внукам. Ивану (будущему Ивану III) была передана икона Пречистой Богородицы с пеленой. Икону Феодора Стратилата «выбиту на серебре» она оставила внуку Борису, Козьмы и Дамиана — Андрею. Любимому внуку Юрию она предназначала «с(вя)тую икону Преч(и)стую Б(огороди)цю, болшюю икону стѣнную съ пеленою и съ оубрусцы». Юрию же завещались и остальные «святости» — кресты, иконы и мощи. Они хранились в большом дубовом и «меншем» ларчиках, в большом ящике и в «коробье». Снохе — великой княгине Марии — Софья оставила «с(вя)тую икону оковану на мусiи»[24]. Ни одна из икон не названа смоленской, но среди завещаемого сыну Василию указан «ящик съ мощми» и крест «вздвизальный», которые, как написано в духовной, она получила от отца. Важно, что в этом месте завещания, есть значительная утрата: «От с(вя)тости ящиксъ мощми, а в немкр(е)стъ взъ|... [Ви]товтъ». Согласно предположительному количеству утраченных знаков, здесь можно реконструировать текст: «От с(вя)тости ящиксъ мощми, а в немкр(е)стъ взъдвизальныи, чимъ мя бл(аго)сл(о)вилъот(е)ць моивеликiи кн(я)зь Ви]товтъ». Но утраченный фрагмент мог содержать и упоминание иконы/икон. Так или иначе, определить точно, был ли Смоленский образ Божией Матери Одигитрия возвращен Софье в момент написания ею завещания, невозможно.
Как было уже отмечено, в рассказе о возвращении иконы смольнянам говорится, что икону «плѣном взялъ Юрга». Из этого текста неясно, когда случилось это пленение и когда икона оказалась в Москве. Есть известие Тверского сборника, относящее привоз иконы Юргой в Москву к тому же 1456 г. Самого рассказа в Тверском сборнике нет, есть лишь известие: «Пречистою Смоленскую привез на Москву Юрдга»[25]. Можно ли опираться на это известие? Оно расположено практически на том же месте, где должно было бы быть повествование о возращении иконы. Сразу после него идет сообщение о походе Ивана III на Новгород, как и в летописях, содержащих рассмотренный выше рассказ. До статьи 6964 г., содержащей, собственно, только два названных известия, и после этой статьи в Тверском сборнике идет исключительно тверской материал. Это наводит на предположение, что известие о Юрге/Юрдге является здесь отголоском рассказа, о котором составитель летописи, видимо, знал, но эти события были от него далеки, и рассказ в Тверскую летопись он не включил, а краткое сообщение о Юрге в таком случае едва ли можно воспринимать как несущее уточняющую информацию.
Загадочного Юргу в научной и научно-популярной литературе называли московским воеводой, что на самом деле маловероятно, поскольку со времен захвата Смоленска Литвой московские воеводы к Смоленску не ходили. Тем не менее это мог быть воевода Юрия Дмитриевича, имевший литовское происхождение (это выдает его имя). И добывал он икону не из Смоленска, а участвуя в разграблении великокняжеской казны в ходе вооруженных конфликтов с Василием Васильевичем.
Существует единственное более пространное сообщение о Юрге, но содержит его источник весьма и весьма спорный — так называемый «Русский времянник», который впервые был издан еще в конце XVIII в., но неизвестно, по какой рукописи или рукописям и какова степень вмешательства в текст издателя[26]. В «Русском времяннике» читается: «Южъ плѣномъ взялъ Юрга Панъ Свиколдовичь, какъ отъехалъ отъ великаго князя Литовскаго Швитригайла къ великому князю Василью Васильевичу; а ѣдучи, онъ пограбилъ градъ Смоленскъ, и ту святую икону взялъ, и привезъ къ великому князю на Москву. И иныя многи чудные иконы украшены чудно»[27].
Статус этого летописного памятника на сегодняшний день остается неопределенным. А.Н. Насонов отметил связь его текста с Хронографами начала XVII в. Вместе с тем он обнаружил, что известные на сегодня, как предполагается, списки опубликованного «Русского времянника» не совпадают во многих местах с публикацией, из которой издатели, видимо, по собственному усмотрению изымали информацию (например, о византийских и южнославянских событиях). Таким образом, порядок формирования текста, представленного в издании, нам не известен. Насонов отметил три рукописи, в которых читается сходный, но не тождественный изданному «Русскому времяннику» летописный свод. Наиболее ранний вариант их общего текста содержится в так называемой Румянцевской летописи, и вышеприведенные дополнительные данные о Юрге в ней отсутствуют. Там читается обычный для летописей, содержащих рассказ, текст, где есть только имя — «Юрга»[28]. Проверяя достоверность указаний старого издания, нужно иметь в виду, что к моменту передачи иконы смольнянам Свидригайла уже четыре года как не было в живых. Если же учесть, что к 1432 г. икона находилась у Юрия Дмитриевича, то пан Юрга должен был уехать от Свидригайла в самый пик его карьеры, предпочтя ему едва вступающего в совершеннолетие московского князя, боровшегося со своим дядей за великокняжеский стол.
Таким образом, наиболее логичным и непротиворечивым представляется предположение о том, что Смоленскую икону Божией Матери Софья Витовтовна вместе с другими «святостями» получила от отца. В результате ситуаций, в которых оказывалась великокняжеская семья в ходе многочисленных военных конфликтов с Юрием Дмитриевичем, а затем с его детьми, икона оказалась у Юрия и его наследников.
17 июля 1453 г. в Новгороде умер Дмитрий Юрьевич Шемяка. Удерживаемые им ценности великого князя и его семьи должны были быть возращены в Москву. Но незадолго до этого — 15 июня — умерла великая княгиня Софья Витовтовна, получившая в свое время святыню законно. Думается, именно это событие повлияло на решение смольнян просить в 1456 г. великого князя о возращении иконы.
[1] Исследование выполнено при поддержке РНФ, проект № 19-18-00247 «Двор русских княгинь в системе властных структур Древней Руси и Западной Европы в период Средневековья и раннего Нового времени (XI-XVI вв.)».
[2] Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). Т. 25. М.; Л., 1949. С. 273.
[3] ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 300.
[4] А.А. Турилов показал, что с иконографической точки зрения речь в легенде о Меркурии идет об образе Тронной Божией Матери (Турилов А.А. Еще раз к вопросу о происхождении Торопецкой (Корсунской) иконы Богоматери: гипотеза историка // В созвездии Льва. Сборник статей по древнерусскому искусству в честь Льва Исааковича Лифшица М., 2014. С. 508-515).
[5] ПСРЛ. Т. 25. С. 273-274.
[6] РГАДА, ф. 135 (Древлехранилище), отд. I, рубр. I, № 17.
[7] По-видимому, жена Даниила Пронского.
[8] ПСРЛ. Т. 35. М., 1980. С. 59.
[9] Смоленские бояре упоминаются в источниках и позднее, видимо, они сохранили свой статус, интегрируясь в литовскую элиту и получая земли от Витовта (см.: Полехов С.В. Смоленское восстание 1440 г. // Исторический вестник». Т. 7 [154]. 2014. С. 172-173).
[10] Зимин А.А. Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в. М., 1991. С. 172-173; Турилов А.А. Указ. соч. С. 508-515; Щенникова Л.А. Смоленские иконы Благовещенского собора Московского кремля и их списки XV века // История и культура Ростовской земли. Материалы конференции. Ростов, 1997. С. 49-54.
[11] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950.С. 420.
[12] ПСРЛ. Т. 35. С. 60.
[13] Полехов С.В. Указ. соч. С. 186.
[14] Варонiн В.А. Князь Юрай Лынгвеневiч Мсцiслаўскi. Гiстарычны партрэт. Мiнск, 2010. С. 21-22; ПСРЛ. Т. 35. С. 34, 57, 76.
[15] Варонiн В.А. Указ. соч. С. 52-60.
[16] ПСРЛ. Т. 25. С. 226.
[17] Противень со стороны Юрия Дмитриевича (РГАДА, ф. 135, отд. I., рубр. II, № 18а).
[18] Псковские летописи / Подгот. А.Н. Насонов. Вып. 2. М., 1955. С. 44.
[19] ПСРЛ. Т. 18. СПб., 1913. С. 174. См. также Тверской сборник: «А князъ великыи Василеи побѣжалъ, а княгини великая Софѣя затворишась въ градѣ Москвѣ. Князъ Юрыи пришедъ, Москву градъ взялъ, а княгиню Софию поималъ» (ПСРЛ. Т. 15. СПб., 1863. Стб. 490).
[20] Псковские летописи. Вып. 2. С. 45.
[21] РГАДА, ф. 135, отд. I, рубр. II, № 21а.
[22] ПСРЛ. Т. 25. С. 264.
[23] О датировке см.: Конявская Е.Л. Завещание великой княгини Софьи Витовтовны: утраты текста и датировка // Труды Института российской истории РАН. Вып. 15. М., 2019. С. 18-19.
[24] РГАДА, ф. 135, отд. I, рубр. I, № 20.
[25] Приведено по Забелинскому списку Тверского сборника (ГИМ, Музейск. собр., № 288б, л. 202). В существующем издании известие отнесено к 6963 (1454/55) г. Но текст Забелинского списка показывает, что годовая дата помещалась именно перед ним, однако была пропущена переписчиком Погодинского списка и перенесена в ее конец: «Пречистою Смоленскую привез на Москву Юрга в лѣто 6964» (ПСРЛ. Т. 15. Стб. 495).
[26] Насонов А. Н. История русского летописания XI — начала XVIII в.: Очерки и исследования. М., 1969.С. 418-476.
[27] Русский временник. М., 1820. Ч. 2. С. 27-28.
[28] См.: ОР РГБ, ф. 256 (Рум.), № 255, л. 349 об.
Седмица.ru/Патриархия.ru
