Русская Православная Церковь

Официальный сайт Московского Патриархата

Патриархия

Протоиерей Владислав Цыпин: Церковный суд всегда надеется на покаяние провинившегося клирика

Протоиерей Владислав Цыпин: Церковный суд всегда надеется на покаяние провинившегося клирика
Версия для печати
4 марта 2021 г. 19:07

Заместитель председателя Епархиального суда г. Москвы протоиерей Владислав Цыпин прокомментировал решение суда по делу запрещенного в служении клирика Московской городской епархии протодиакона Андрея Кураева.

— Отец Владислав, сегодня прошло заседание Епархиального суда Москвы по апелляции протодиакона Андрея Кураева. В связи с этим делом внимание общественности вновь было привлечено к этой церковной институции. Первый вопрос — что такое церковный суд, в чем его предназначение и главная задача?

— В «Положении о церковном суде» сказано, что «церковные суды предназначены для восстановления нарушенного порядка и строя церковной жизни и призваны способствовать соблюдению священных канонов и иных установлений Православной Церкви». Можно добавить к этому, что задача суда, помимо установления истины по делу, заключается в увещевании провинившегося клирика в надежде на его раскаяние и исправление. Очевидно, что человеку проще переосмыслить свое поведение, если он не находится в объективе камер и внимания журналистов, которые не упустят возможность сделать из этого сенсацию.

Церковный суд — это, по сути, дисциплинарная коллегия при правящем архиерее, который один обладает полнотой судебной власти, часть своих судебных полномочий он по своему усмотрению делегирует епархиальному суду. Задач у церковного суда несколько.

Прежде всего — установить факт церковного правонарушения и его характер. Затем — выяснить, виновен ли обвиняемый или нет в тех случаях, когда эта вина не очевидна (а бывает, что и очевидна… например, когда клирик вступил во второй брак). Далее — если клирик виновен, определить, имеется ли повод для церковной «икономии», то есть применения наказаний, предусмотренных канонами и иными церковно-правовыми актами не в полноте их строгости. Наконец — определить, какому наказанию подлежит клирик за свои деяния. Это тем более необходимо, что не всё, что может сегодня натворить клирик, предусмотрено канонами. Например, наркомания — среди клириков это хоть и крайне редко, но бывает… Очевидно, что составители канонов не сталкивались с этой бедой нашего времени. В подобных случаях могут приниматься решения, имеющие характер судебного прецедента.

Обсудив все это, суд выносит решение, которое является по сути рекомендацией епархиальному архиерею — что необходимо предпринять для пользы Церкви и духовной пользы того клирика, дело которого рассматривается. Ведь сами церковные наказания имеют, в отличие от светской системы уголовного права, совершенно другой характер и другую цель.

— Какую?

— Цель церковного наказания — способствовать вечному спасению людей. В частности, тяжестью наказания помочь осознать пагубность их пути. Кроме того, в случае лишения сана, цель в том, чтобы, во-первых, оградить других членов Церкви от недостойного священнослужителя, и, во-вторых, исключить пагубное для самого бывшего клирика совмещение священного сана и неприемлемого для священнослужителя поведения.

— Есть ли еще какие-то отличия между светским и церковным судом?

— И светский, и церковный суд призваны устанавливать истину по делу, в этом смысле оба они ставят целью восстановления справедливости. Следует заметить, что секуляризация государства привела к секуляризации и судебного производства. В античные времена, например, любой суд считался священнодействием, сейчас в светском суде главенствуют формальные процедуры. Они призваны свести к минимуму фактор «неправедного судии», желание обвиняемого избежать наказания, адвоката заработать и иные человеческие факторы, которые присущи участникам судебного процесса. Сделало ли это суд совершеннее — вопрос. Впрочем, нельзя сказать, что светская юстиция полностью потеряла религиозное измерение, в ней остаются отсылки к нематериальному. Например, институт присяги судьи в России и других странах, несомненно, является реликтом сакрального отношения к юстиции. В некоторых европейских странах в суде до сих пор клянутся на Библии.

Церковный суд продолжает строиться на полноте ответственности архиерея за клир и паству его епархии перед Богом. В целом, можно сказать, что правовые процедуры носят в сфере действия церковного суда вторичный характер, что, впрочем, не означает их ненужности. Церковь рассматривает архиерея как носителя всей иерархической власти в своей епархии и вручает ему, в частности, и полноту судебной власти. Именно епископ выносит приговор, оценивая поступки священнослужителя и меру наказания за них.

Как я уже упомянул, в настоящее время в епархиях для того, чтобы установить вину священнослужителя, мотивы его проступков, изучить возможные смягчающие обстоятельства, действуют коллегии, которые и именуются епархиальными судами. В их состав входят пять лиц в пресвитерском сане. Однако права выносить окончательное решение они не имеют, поскольку, как подчеркнуто в Положении о церковном суде: «Осуществляемая в данном случае епархиальным судом судебная власть проистекает из канонической власти епархиального архиерея, которую епархиальный архиерей делегирует епархиальному суду» (ст. 3.2). Поэтому епархиальный суд не является в полном смысле судом с точки зрения светского права, и решение этой коллегии пресвитеров по сути не является «приговором» в строгом смысле этого слова. В этом решении, помимо описания существа дела и канонической оценки проступка священнослужителя, дается «рекомендация возможного с точки зрения церковного суда канонического прещения (наказания) в случае необходимости привлечения обвиняемого лица к канонической ответственности» (ст. 46.1). Таким образом, это своего рода это совместно выработанная группой пастырей рекомендация, на основании которой епархиальный архиерей имеет возможность вынести свое окончательное решение.

Напомню, что в начале ХХ века велись пространные дискуссии на тему, следует ли церковному суду реципировать механизмы, в то время получившие распространение и признание в государственном судопроизводстве. Предложения по данному вопросу были вынесены на рассмотрение Поместного Собора 1917-1918 гг., и за этот проект Собор проголосовал. Но затем — и это единственный раз за годовую историю заседаний Собора — епископы, участвовавшие в Соборе и составлявшие на нем Архиерейское совещание, в остальном более чем лояльно относившиеся к самым «продвинутым» предложениям в области церковного управления (к примеру, участию мирян в избрании архиереев), наложили вето на этот законопроект, так как его проведение в жизнь означало бы отступление от самих канонических основ бытия Церкви

В разные исторические периоды разграничительная линия между светскими и церковными судами проходила по-разному. Были времена, например, когда в Российской империи все брачно-семейные дела относились к ведению церковных судов. И в Европе, и в России власть епископа в церковных владениях включала в себя и право суда по делам, которые бы мы сейчас назвали гражданскими и уголовными.

В настоящее время ввиду секуляризации государства одно из главных различий между церковными и государственными судами заключается в том, что санкции церковных судов ни в малейшей мере не затрагивают гражданского статуса и гражданских прав лиц, к которым они применены, а самые эти санкции не могут носить принудительного характера.

— А что означает закрытость церковного судебного процесса? Зачем это нужно?

— Закрытость судебного процесса не является чем-то невероятным и для светского судебного процесса. Судебной системой практически любого государства предусматривается такая возможность… Это касается тайны личной жизни, государственной тайны и других вопросов. Таким образом, публичный характер судебного производства не является абсолютной нормой даже для светских судов.

Если проводить условную аналогию, то церковный суд по форме следовало бы сравнивать, скорее, со служебной проверкой в организации, которая практически всегда носит закрытый характер. Ведь она распространяется на отношения, которые возникают только в связи с добровольным занятием человеком должности в той или иной организации и его согласия на подобную проверку. Альтернатива всегда существует: разорвать связь с этой организацией и ни в каких проверках не участвовать. Подобная возможность отсутствует для светского государственного суда, гражданского или уголовного. От участия в нем нельзя просто «отказаться» без негативных для себя последствий. Самое строгое решение, которое церковный суд может принять: констатировать отсутствие связи между подсудимым и Церковью.

Закрытый характер церковного судопроизводства связан еще и с тем, что в большинстве случаев, хотя и не во всех, в суде рассматриваются поступки как священнослужителя, так и других лиц, относящиеся к частной жизни, которая намного реже становится предметом рассмотрения в светском суде. Например, супружеская измена ненаказуема по нормам светского права, но является правонарушением с точки зрения права канонического.

— Участвуют ли в церковном судебном процессе обвинители и адвокаты?

— Стороны обвинения и защиты в светском суде занимаются процессуально сложной задачей доказывания виновности подсудимого. В церковном суде, если мы сравниваем его с процедурой служебной проверки, не предполагается конкуренции между участниками процесса. Церковные судьи и подсудимый — не являются сторонами дискуссии, спора.

Если брать случай с протодиаконом Андреем Кураевым, то даже с точки зрения светского права все его поведение можно квалифицировать по меньшей мере, как неэтичное, не говоря уже о соответствии Евангельским заповедям и тем правилам и нормам поведения и отношения к ближним, которых должен придерживаться христианин и клирик Православной Церкви. Об этом, кстати, публично, со смирением и любовью сказал в свое время Кураеву почивший в прошлом году и имевший высокий духовный авторитет среди москвичей протоиерей Георгий Бреев, духовным чадом которого отец Андрей позиционировал себя с самого начала своего церковного служения.

Все его бранные и оскорбительные слова в адрес собратьев, церковных учреждений и самой Церкви носили публичный характер, они и не требуют особых доказательств для целей церковного суда. Вот сейчас он пытается, ссылаясь на понятие клеветы в уголовном праве, определить, доказал ли церковный суд его виновность в клевете или нет. Но у церковного суда нет обязанности доказывать клевету в том порядке, в котором это принято в уголовном суде, потому что он не назначает сопоставимого наказания, связанного с гражданскими правами подсудимого, возможным ограничением его свободы или материальными потерями, а лишь констатирует неэтичное поведение, которое выражается в безрассудном, если не злонамеренном распространении непроверенных скандальных сведений.

А вот если кто-то из людей, про которых Кураев распространяет порочащие их честь сведения, обратится в гражданский суд, тогда ему самому придется доказывать то, что его обвинения правдивы.

Продолжая аналогию со служебной проверкой, очевидно, что человек, который хочет сохранить связь со своей организацией, добровольно примет в такой проверке участие. Отец Андрей в последнее время много говорил о своей роли некоего «санитара-реаниматолога» Церкви, о той пользе, которую его деятельность якобы приносит. Вроде бы все ясно — тебя вызвали на суд и готовы выслушать, за чем же дело стало? Однако Кураев не явился на судебное заседание, ссылаясь на плохое самочувствие, московские пробки, пандемию, из-за чего судебные слушания откладывались четыре раза. При этом мы имели возможность наблюдать, как отец Андрей заигрывал с читателями своего блога, спрашивая их — идти ему на суд или не идти. К слову сказать, после одного из приглашений на суд он обстоятельно расспрашивал секретаря суда, где пройдет заседание, как пройти в зал заседаний. Это вполне убедительное свидетельство, хотя и крайне печальное, что отец Андрей изначально был заинтересован не столько в установлении правды, сохранении священного сана, сколько в том, чтобы привлечь к себе как можно больше внимания СМИ. Собственно, вся его деятельность последнего времени, хотя и изображаемая им как помощь Церкви в преодолении ее проблем, сводится к привлечению такого внимания…

— Кураев неоднократно ссылался на несправедливость того, что ему не предоставили время для подготовки своей «защиты». А если вызванный на заседание церковного суда попросит время на подготовку своих ответов, поставленных судом, может ли быть рассмотрение его дела отложено?

— Я тоже читал его утверждение, что дескать и на суде бы он не знал, в чем его обвиняют, так как ему не разрешили принести с собой компьютер. Суд располагал распечатками всех тех его высказываний, которые были затем зафиксированы в решении суда в форме ссылок на интернет-страницы. Эти распечатки и сейчас имеются в судебном деле. И, конечно, все эти тексты показали бы Кураеву, прибудь он на заседание. Что касается порядка действий суда, то отец Андрей сам признал в ответе председателю суда на первый вызов, что епархиальный суд действовал в полном соответствии с Положением о церковном суде. Не нравилось ему само Положение. Так или иначе Кураев подавал ходатайство о пересмотре дела, уже имея возможность полностью изучить приговор, который был ему передан и опубликован. Все возражения он опубликовал до рассмотрения судом в публичном пространстве, что свидетельствует о том, что он адресует их, в первую очередь, опять же не суду, а журналистам и подписчикам своего блога.

Что касается принципиального вопроса — может ли быть участнику разбирательства дано время для подготовки обоснованных фактов для ответов на вопросы судей — безусловно, такое время может быть предоставлено.

— Как Вы прокомментируете сегодняшнее решение Церковного суда по делу Кураева?

— Свое ходатайство о пересмотре дела протодиакон Андрей Кураев сопровождает рапортом, в котором излагает формальные причины, по которым, как он считает, его дело должно быть принято к повторному рассмотрению, а также длинной запиской, в который пишет почему, по его мнению, решение суда должно быть изменено. Все это было им опубликовано.

Что касается формальных причин пересмотра, перечисленных Кураевым, то некоторые из них совершенно несостоятельны, другие, быть может, являются поводом для дискуссии, но не в рамках действующего Положения о церковном суде.

«Дискуссионная» претензия касается порядка ознакомления обвиняемого с материалами дела. Об этом уже говорилось выше. Так или иначе, как я уже упомянул, Кураев ранее признал, что в этом вопросе епархиальный суд действовал в соответствии с Положением о церковном суде.

Несостоятельна, например, претензия Кураева, что его дело расследовалось долее 1 месяца. Кураев цитирует следующую статью Положения о суде: «Решение епархиального суда по делу должно быть принято не позднее одного месяца со дня вынесения епархиальным архиереем распоряжения о передаче дела в епархиальный суд». Но дело в том, что эта статья имеет продолжение: «При необходимости более тщательного исследования дела епархиальный архиерей может продлить данный срок по мотивированному ходатайству председателя епархиального суда». Именно в рамках этой оговорки и действовал церковный суд.

Или еще пример: Кураев высказывает претензию, что его не ознакомили с именами заявителей по его делу. Но согласно Положению, церковно-судебное дело может быть возбуждено без наличия заявителей, на основании «сообщения о совершенном церковном правонарушении, полученного из иных источников». То есть архиерей, узнавший из открытых или закрытых источников о возможном нарушении со стороны клирика, вправе направить эту информацию в церковный суд.

Вот такими недомолвками, недоговорками пестрит апелляция протодиакона Андрея Кураева.

Что касается возражений по существу, то особенно странно читать, что Кураев считает себя вправе называть Церковь блудницей (он использует матерное слово). Никто не отменял административной ответственности за матерную брань в общественных местах, а если речь идет о применении этого слова в отношении Церкви, то речь может идти «об оскорбление чувств верующих». Да и вообще, вне всякой юридической логики: как может оставаться в священном сане человек, который подобным образом называет ту религиозную общину, в которой он получил крещение и рукоположение?

Или, к примеру, Кураев так и не понял, почему ему вменяется в вину распространение слухов, бросающих тень на репутацию архиереев. Отцу Андрею кажется, что разные гадкие слухи, не подкрепленные чем-либо содержательным, можно публично распространять безнаказанно, а там уж пусть обвиненные отмываются. А ведь Кураев не может не понимать, что осадок-то останется в любом случае… Более того, даже в случае с бывшим епископом Флавианом, который был лишен сана в конце декабря (и, кстати, откуда Кураеву знать, что именно по тому обвинению, которое он на него воздвигал?) — суд-то, в отличие от Кураева, оперировал не слухами и сплетнями, а фактами и доказательствами. Для этого и существует церковный суд, церковное следствие, чтобы люди не страдали от ложных обвинений. И это, кстати, еще одна причина, почему церковные суды являются закрытыми.

В общем, по итогам рассмотрения апелляции протодиакона Андрея Кураева епархиальный суд, задав ему некоторые уточняющие вопросы, пришел к выводу, что причин для изменения прежнего решения нет. Это решение ему вручено, опубликовано и передано на утверждение Святейшему Патриарху как епархиальному архиерею города Москвы, в клире которой состоит Кураев. Впрочем, учитывая, что Патриарх является одновременно и тем лицом, к которому осужденный епархиальным судом может обратиться с апелляцией в Высший Общецерковный суд, полагаю, что вопрос об утверждении нашего решения будет актуален после того, как истечет установленный Положением о суде десятидневный срок для подачи апелляции со дня вручения подсудимому решения епархиального суда.

Патриархия.ru

Все материалы с ключевыми словами