На сайте Сретенского ставропигиального мужского монастыря г. Москвы опубликованы воспоминания Натальи Николаевны Шабалиной, посвященные периоду открытия и восстановления Сретенской обители.

Как мы храмы открывали

Работаю я в Сретенском монастыре с 1994 года, с первых дней… Чтобы понять, как я здесь оказалась, рассказ мой нужно начинать издалека. В конце 1970-х годов собралась у нас большая группа художников. Наш Комбинат монументально-декоративного искусства проводил художественные советы на Калининском проспекте (угол Нового Арбата и набережной), где у нас имелись свои помещения. По средам партбюро комбината разрешило нам устраивать лекции, на которые приходили священники: протоиерей Лев Лебедев (1935-1998), Александр Марченков (он тогда был диаконом, сейчас настоятель храма преподобного Марона Пустынника в Старых Панех, что на Якиманке). Ученый и писатель-публицист Михаил Федорович Антонов читал нам лекции об Оптиной, о старчестве, по Концевичу; приходили еще только начинающие историки и писатели, ныне покойные Петр Паламарчук — автор «Сорока сороков» — и Владимир Карпец.

Вдохновленные этими лекциями, мы ездили в Оптину, тогда полуразрушенную. Начали также активно заниматься открытием храмов — собирали подписи об открытии Оптиной пустыни у известных ученых, интеллигенции: Дмитрия Сергеевича Лихачева, Игоря Ростиславовича Шафаревича, многих других. Отправляли письма с этими подписями правительству. Отец Евлогий (Смирнов; наместник Оптиной пустыни с 1988 по 1990 годы, потом митрополит Владимирский и Суздальский) приходил к нам в Дом художника на Кузнецком. Мы показывали с ним мои слайды о восстановлении Оптиной, об обретении святых мощей преподобного Амвросия.

В 1987 году появилась идея сделать Рождественский фестиваль православных фильмов. Возглавлял фестиваль владыка Питирим (Нечаев), митрополит Волоколамский и Юрьевский, ныне покойный (1926-2003). А православных фильмов тогда было — кот наплакал. Кроме того, мы хотели устроить выставку картин, вечер поэзии и концерты с участием хоров духовной музыки.

Как мы познакомились с Гошей Шевкуновым, будущим отцом Тихоном

Для помощи в организации всех мероприятий к Рождественскому фестивалю владыка Питирим дал нам в помощь нашего будущего батюшку, тогда еще молодого человека, послушника Псково-Печерского монастыря Гошу Шевкунова. Так, в 1987 году через Издательский отдел Патриархии на Погодинской мы с подругой художницей Александрой Бочковой (Искрой), по прозванию «баба Саня», познакомились с будущим отцом Тихоном.

Это был тогда худенький молодой человек с такими красивыми волнистыми волосами, лет двадцати восьми, а выглядел еще моложе. Нам-то было уже около пятидесяти, и мы сначала смотрели на него с недоверием, но потом он начал готовить нам музыкальную программу и подготовил ее просто блестяще. Можно представить себе, насколько блестяще — теперь-то мы знаем, как он умеет все делать, с Божией помощью… И мы с ним подружились. Подружились так, что и в гости ходили, и в Дивеево вместе ездили. В те годы, как я уже рассказывала, наша художественная компания, все работавшие в Комбинате монументального искусства, организовала двадцатку. Мы Гошу Шевкунова в нашу двадцатку привлекли. Один из храмов, который получилось открыть, была церковь Троицы Живоначальной в Троицком-Голенищеве. Этот храм — необыкновенной красоты, прямо град Китеж!

А потом мы все ходили на монашеский постриг Гоши Шевкунова в Донской монастырь, на постриге я плакала… Стояла в боковом приделе — и меня просто душили слезы: я прощалась с ним. Стояла — и такое ощущение, что я теряю человека. И это было правильное ощущение: ведь Гоша становился теперь отцом Тихоном — совсем другим, новым человеком.

«Оглашенные, изыдите!»

В 1993 году отец Тихон получил благословение отца Иоанна (Крестьянкина) о создании подворья Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря в бывшем Сретенском монастыре. А в то время храм был занят братством «Сретение» во главе с обновленцем новых времен священником Георгием Кочетковым. Несмотря на то, что им был передан находящийся рядом храм Успения Пресвятой Богородицы, Сретенский монастырь они все равно не оставляли. Во время нашей первой службы — всенощной под праздник Сретения (14 февраля) — они заперли храм изнутри и дали указание сторожу не открывать.

Еще до этих событий отец Тихон, ныне владыка Тихон (Шевкунов), в ноябре 1993 года, как сейчас помню, после праздника Казанской иконы Божией Матери, в воскресенье, послал нас в разведку посмотреть, как проходит служба в Сретенском соборе. И мы — Леша (художник Алексей Артемьев) и кинорежиссер Дима Таланкин (он почил 2 августа 2020 года) — отправились к кочетковцам. Я тогда еще понятия о них не имела. Пришли на службу в храм, а там такой междусобойчик, и мы стоим — совсем чужие. Это было явно видно. Нам бросилось в глаза, что у них совсем не было икон русских святых… В один из торжественных моментов службы, как раз перед Символом веры, они все бросились целоваться, и к нам тоже бросились, стали нас целовать. Мы стоим, обескураженные этими объятиями… Потом к нам подошли с вопросом: «Вы причащаетесь?» Мы отвечаем: «Нет». А накануне был праздник Казанской иконы Пресвятой Богородицы, и я причастилась. Так и объяснила, что два дня назад причащалась, сегодня не буду, поскольку не готовилась. Тогда нам заявляют: «В таком случае покиньте храм! Изыдите, оглашенные!» И выгоняют нас из храма. Мы попытались объяснить, что мы не оглашенные, что регулярно причащаемся, но слушать нас никто не стал, и из храма нас выставили. Мы «изышли», потом рассказали все отцу Тихону.

Как мы служили всенощную на улице

И вот в 1994 году, под Сретение, отец Тихон объявил, что есть благословение служить на Сретение Господне в монастырском соборе. А нашего батюшку вся Москва знала, он — человек общительный, и круг общения у него всегда был большой: друзья, знакомые — все молодые, интеллигенция.

Накануне, 14 февраля, вечером на всенощную мы пришли, а в храм нас не пускают. В пустом храме горит свет, тишина, там сидит сторож. Староста у Кочеткова (Александр Копировский) в панике: ему, видимо, дали приказ нас не впускать, но он понимает: что-то здесь не так. И он бегает вокруг и не может решить, как ему поступить. Весь двор был завален сугробами. И вот мы на этих сугробах кое-как разместились — народу было много, человек 500. Весь двор был заполнен. Отец Тихон, видимо, предвидел такую ситуацию, у нас с собой была икона Сретения. Всенощное бдение — всю службу — мы отслужили на улице. Пел знаменитый хор Анатолия Гринденко — человека четыре было его ребят, и они на морозе всю службу пели. Все прикладывались к иконе Сретения, и помазание было.

Кочетковцам пришлось впустить нас в храм на службу

Патриархия все это узнала, и на следующий день, на праздник Сретения, кочетковцам пришлось впустить нас в храм на службу. Так что утром служили и кочетковцы, и наши батюшки. А наших отцов было еще немного: сам отец Тихон и из Печор приехали отец Анастасий (уже покойный), отец Сергий, диакон Иоанн Сирота. Батюшка наш сказал проповедь, потом Кочетков сказал проповедь. Кочетковцы по-прежнему бросались целоваться. Когда началось причастие, они причащались отдельно, только у Кочеткова. Так прошло несколько служб, потом кочетковцы не выдержали больше таких совместных служб и стали служить в Успенском храме.

Но они по-прежнему занимали и наш — монастырский — храм. Расположились они там следующим образом. С севера и с юга храма были два открытых крыльца, а двери выходили на улицу. С южного крыльца дверь вела в маленький придел Рождества Иоанна Предтечи. Сам Кочетков жил прямо в алтаре придела Иоанна Предтечи, там и спал. Там, где сейчас стасидии стоят, у кочетковцев были туалеты. То место, где сейчас книжная лавка, они приспособили под кухню и трапезную, там у них стояли плитки, кастрюли. Службы в соборе совершались каждый день: и утром, и вечером. Наши отцы служили, а кочетковцы через правые диаконские двери шли к своему наставнику: женщины, мужчины — они не разбирались, спокойно прямо во время службы проходили через алтарь. Как-то наш батюшка благословил закрыть туалеты в храме. Но кочетковцы их снова открыли. Тогда наши ребята взяли и просто разобрали эти туалеты.

Еще кочетковцы занимали двухэтажный дом с подвалом рядом с монастырским храмом, а у нас не было никаких помещений. Пока шло оформление распоряжения о передаче этих помещений подворью, Патриархия предложила кочетковцам выделить нам какое-то место, и тогда они отдали нам несколько небольших комнат на втором этаже. Одна из них, метров 7-8, стала кельей отца Тихона, и мы с Надеждой Федоровой сидели в этой келье, печатали письма в префектуру, мэрию, в разные комитеты. Такая же комната слева стала трапезной. Там стоял стол, и буквально человека четыре могли одновременно сесть и потрапезничать. И еще две комнаты превратились в кельи для братии. В одной жил отец Никита, в другой отец Анастасий и отец Феодосий.

Все остальные помещения в этом здании занимали кочетковцы. Они все время ссылались на то, что эти помещения заняты под иконописную мастерскую и воскресную школу, но на самом деле, как оказалось, они были заняты в основном под стеллажи с тюками разной одежды: юбки, кофты, брюки, обувь… Как мы потом узнали, это была гуманитарная помощь кочетковцам (они были связаны с иностранцами). Лишь в одной маленькой комнатке было что-то вроде иконописной мастерской, а еще в одной множество сомнительной литературы — иудаистской в том числе. Поскольку Патриарх издал указ об устройстве здесь подворья Псково-Печерского монастыря, то постепенно все помещения в этом здании были переданы подворью. Со временем кочетковцы перебрались в храм Успения. Немногие сохранившиеся монастырские здания все находились в полуразрушенном состоянии.

Давай помогать!

А у меня как раз к 1994 году закончился срок моей трехлетней работы в приходском совете храма в Троицком-Голенищеве, и я думаю: теперь я на пенсии, никуда больше не пойду работать — буду отдыхать. И отец Тихон как раз получает подворье Псково-Печерского монастыря и мне сразу говорит:

— Помогите нам, пожалуйста, с оформлением документации!

Там были те же самые проблемы: бывшие монастырские здания — исконно монастырские — все заняты какими-то арендаторами. Есть указ Патриархии об организации монастырского подворья, но все занято. А помещения полуразрушенные, полы такие, что можно провалиться, потолки балками подпирали, чтобы не рухнули.

Имелось распоряжение Правительства Москвы о том, чтобы предоставить монастырю эти самые помещения, но на улицу организации не выгонишь — их нужно было расселить. И это были большие хлопоты.

До сих пор судьба моя связана со Сретенским монастырем

Когда батюшка меня сюда взял, я про себя подумала: «Сейчас я немного помогу, письмецо какое-нибудь напишу — опыт у меня уже есть с этим Москомимуществом общаться» (теперь это называется департамент, а тогда был комитет). И вот так я и застряла. И с тех пор (а мне сейчас 84 года) так здесь и работаю, и до сих пор этими же вопросами занимаюсь. Думаю: ну когда кончится? А оно все не заканчивается… Сначала землю оформили, затем монастырские здания получили. Их надо было освобождать. Приходилось ходить по всем этим комитетам, и по жилищным, и по имущественным, и по земельным. Тогда все это было отдельно. Сначала распоряжение, потом отселения…

Там, где сейчас у монастыря трапезная и кельи, находились квартиры — коммуналки. Там жили разные люди, так называемые лимитчики, многие из них от КГБ: их селили сюда как в общежитие. Условия были ужасные, страшные проваливающиеся полы, провисшие потолки…

Как мы разбирались с комитетами-департаментами

Постепенно мы разбирались со всякими комитетами-департаментами, и они выделяли людям квартиры, а жильцы еще копались: эта квартира подходит, та не подходит… Хоть и площади у квартир были хорошие, и дома хорошие, но некоторые требовали, чтобы остаться только в центре города. Вот тут они и остались жить — в здешних переулках: дождались, пока здесь дома реконструируют, и тогда переселились. Это была очень тяжелая работа, но постепенно помещения для монастыря освобождались. Интересно, что одно из зданий — нынешний келейный корпус — было передано Лужковым еще до нас старушке (ей было уже за 80) — художнице Евгении Матвеевне Грике. Очень настырная и боевая старушка. Хотя отремонтировать эти аварийные помещения ей было не под силу, она упорствовала и не хотела ничего отдавать. Нужно понимать ситуацию. Представьте себе: монастырь, братские кельи, и вот посередине монастыря живет мирская старушка, которая совершенно не желает принимать в расчет никакие указы Патриархии и никакие распоряжения Правительства Москвы.

И только когда с ней поговорил сам батюшка — она согласилась. Так велика сила обаяния его личности, что даже эта упрямая старушка не смогла устоять. Она наконец согласилась отдать монастырские помещения. И батюшка эту старушку не бросил до конца ее дней. Наши монастырские ей постоянно помогали, ездили к ней, навещали постоянно, батюшка нашел возможность платить ей прибавку к пенсии. Она прожила почти сто лет, и отпевали ее у нас в монастыре. Отпевали торжественно как ктитора нашего храма, хотя уговорить ее освободить монастырские помещения удалось только батюшке.

И вот нам все эти помещения передали — все полуразрушенное, в аварийном состоянии, со страшными полами и потолками. И нужно было начинать это ремонтировать.

Первая Пасха после возрождения Сретенского монастыря

Это была необычайная радость. За два с половиной месяца, которые прошли с момента нашего входа в монастырь, мы уже многое успели сделать. Помогал готовиться к первой Пасхе Псково-Печерский монастырь, потому что у отца Тихона братии еще не было. Из Печор привезли старинные хоругви, фонарь, которыми мы пользуемся по сей день, иконы и маленькие древние царские врата. К Пасхе мы сами повесили колокол.

На службу пришло очень много прихожан. Но все мы поместились в храме, поэтому и куличи светили прямо в соборе. А вот разговлялись на улице. Для прихожан в наших скромных 8-метровых комнатках на втором этаже мы наготовили салатов и спускали вниз. Всех угощали какао. Теперь-то на Пасху мы раздаем готовые наборы, в которых есть яйцо, кусок кулича, сыр, бутерброд с рыбой. А какао стало традицией…

Через год после нашей первой Пасхи в 1995 году — к 600-летию Сретенского монастыря — подворье было преобразовано в Сретенский ставропигиальный мужской монастырь.

600-летие Сретения Владимирской иконы

В 1995 году 8 сентября батюшка решил отпраздновать 600-летие Сретения Владимирской иконы Божией Матери. Был и крестный ход из Кремля. Братии тогда еще мало было. А я между тем занималась документацией и разными распоряжениями, наладила отношения с мэрией. А в мэрии работал Александр Ильич Музыкантский, он был префектом Центрального административного округа Москвы. И вот я ходила к нему с разговорами-переговорами, и мы с ним нашли общий язык. Он познакомился с отцом Тихоном и начал нам помогать.

И мы стали думать, разрабатывать план, как нам привезти в монастырь чудотворную Владимирскую икону из Третьяковской галереи. В те годы директором Третьяковки работал Валентин Алексеевич Родионов (директор Государственной Третьяковской галереи с 1993 по 2009 год). (А Владимирскую икону уже как-то вывозили из Третьяковки во время путча в 1993 году — Патриарх Алексий II возил икону к Белому Дому).

У нас в монастыре тогда появилась Маша Жукова, дочь маршала Жукова. И мы с ней вместе ездили в Третьяковскую галерею на совещания. А икона находилась в экспозиции, и нам сначала ее ни за что не хотели давать. В конце концов и Третьяковка помогала, и Родионов — директор Третьяковской галереи, и искусствоведы… Хотя среди искусствоведов были и такие, кто говорил: «Нельзя вывозить икону из галереи — она пострадает, ей будет плохо, ведь это такой памятник!..»

Надежда Геннадьевна Бекенева, заведующая отделом древнерусского искусства Государственной Третьяковской галереи, искусствовед, заслуженный работник культуры РФ, тогда говорила, что можно икону привезти в храм, она от этого не пострадает… Потом ее сын, иеромонах Никодим (Бекенев), к нам в монастырь пришел.

Для того чтобы привезти к нам в монастырь Владимирскую икону, нужно было, во-первых, организовать ее охрану, во-вторых, сделать для иконы герметичную капсулу со строгим соблюдением температурного режима.

Привлекли какой-то завод, они сделали в храме электронную сигнализацию, с датчиками электронными. Лавку, где сейчас иконки и книги продают, освободили, туда поставили аппаратуру, там сидели операторы — за всем следили. Нужно было также организовать и пожарных, и туалеты — в этом помогала префектура.

Мы ожидали, что будет много народу, но количество людей превзошло все ожидания. Это было сложно, очень сложно… Икону привозили всего лишь на вечер — на всенощную и на утро — на Литургию.

Это было невероятное событие!

В конце концов все это свершилось! Вечером к всенощной приехала машина «Мерседес», как сейчас помню, такой грузовичок небольшой. Привезли и установили икону. Вечером под проливным дождем шел крестный ход из Кремля, пришел мэр Лужков, говорили, что вначале был даже Ельцин. Батюшка умеет все организовать. Крестный ход нес список чудотворной Владимирской иконы. А в этот вечер шел какой-то невероятный ливень. Такое событие… Батюшка — гений! Такое устроить. Он же — сценарист… Он все предусмотрел.

Храм был полон — просто битком набит. В основном это было священство, архиереи… Мы, сотрудники, зашли заранее, иначе мы потом просто бы не попали в храм. Весь двор был забит народом, и на улице по Лубянке шел народ, прямо к воротам, но уже не пускали. В храме шла служба, и люди с благоговением прикладывались к иконе. Пели: «Надеющиися на Тя, да не погибнем…» Это было невероятное событие!

На ночь икону должны были увезти и снова вернуть ее в храм утром. Многие люди, стоящие за воротами, не успели к ней приложиться. И тогда батюшка с кем-то из иеромонахов, не помню с кем, вышел с маслицем от лампады, которая горела у Владимирской иконы, и пошел по улице, вдоль Лубянки, и всех помазывал — всю очередь. Они помазывали всех до двух или трех часов ночи. Это грандиозное, невероятное событие! И с духовной точки зрения, и с точки зрения организации всего этого торжества.

На следующее утро, 8 сентября, Владимирскую снова привезли. Приехал хор из Свято-Троицкой Сергиевой лавры и его руководитель архимандрит Матфей (Мормыль; 1938-2009), который сейчас уже, к сожалению, умер. Я там в храме как раз рядом с хором стояла.

А потом уже, к концу службы, когда стали забирать чудотворную икону, — такое было переживание, как будто прощание: вот все — уходит, не будет больше… Это было такое состояние, будто отнимают, увозят у нас нашу святыню — и люди плакали. Очень было тяжело. Народ долго не мог забыть этого события. Я помню, что были чудеса, необыкновенные исцеления, связанные с иконой.

Торжественный обед

На торжественном обеде Патриарх со множеством архиереев и священников должен был присутствовать. А где этот обед проводить? Вот в этом старом здании (дом 17 стр. 1 по Б. Лубянке)? Оно было такое страшное! Мы позвали художников, чтобы хоть небольшое оформление сделать, помещение хоть чуть-чуть в порядок привести. Все вокруг свисает, дранка болтается… Мы сделали какие-то подвесные потолки, фанерой забили, балками подперли, столы сделали, устроили трапезную в двух комнатах. Народу, конечно, много было, и Патриарх, и владыки, кто из владык — уже не помню, потому что сама крутилась.

А потом начали переданные здания реставрировать, восстанавливать. Началась повседневная жизнь. Всех выселили, начали все ремонтировать, строить, надстраивать, проекты утверждать… Это ведь был памятник, пусть регионального значения, но памятник.

Прихожане и братия девяностых

Иногда меня спрашивают: «Интересно, а вот те прихожане и братия девяностых — кто они были?» Прихожан местных было мало — здесь, в центре, жилья-то почти нет вокруг. В основном были приезжие с разных концов Москвы, и сейчас то же самое. Местных — меньшинство, приезжают из разных концов Москвы.

Из братии самые первые были два монаха из Печор: отец Кирилл и отец Мефодий. Они были чада архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Отец Мефодий умер года три назад, а отец Кирилл здесь. Первые отцы, которые служили, когда мы храм освободили от кочетковцев. Одним из первых послушников был Саша Геништа, рыжий. Сидел за столиком как дежурный в храме — столик стоял сбоку. Потом стал иеромонахом Митрофаном и через несколько месяцев или даже недель погиб — утонул (†21.07.1999). Потом пришли другие послушники. Они тут работали, копали, сажали. Потом постригались, рукополагались.

Батюшка долго сам исповедовал — лет десять. А потом уже прихожан стало много, и братия выросла, появилось много отцов — молодых иеромонахов. И стало проще.

Как восстанавливали монастырь

Когда восстанавливали монастырь, братии приходилось очень много работать по ремонту и строительству. А места было мало, братия все увеличивалась. Разрешили нам надстроить один этаж в келейном корпусе и использовать чердачное пространство. И мы надстроили еще один этаж без согласования. Тут же прибежали из охраны памятников истории и культуры. Самострой! Чтобы его узаконить, по всяким комиссиям мы ходили. В конце концов в 2008 году к нам в монастырь приехал тогдашний мэр Юрий Лужков, и мы рассказали ему, что никак не можем согласовать свой проект и получить разрешение на надстройку. И нам узаконили надстройку еще одного этажа.

Как мы галерею к храму пристраивали

Интересная история была со строительством галереи вокруг храма. Сначала мы решили закрыть южное крыльцо. Все согласовали, закрыли его. Потом с батюшкой Тихоном думаем: надо бы галерею пристроить. Многие же храмы такой же архитектуры и такого же времени, как наш, имеют обходные галереи. В Дмитрове, например, — как раз там моя дочь работала, они реставрацию церкви проводили: храм того же времени, что и наш, и с галереей — и это естественно смотрится.

Экономом тогда был отец Пимен. Мы с ним везде ходили — и в Росохранкультуру, и по разным комиссиям. У нас тогда был молодой архитектор-реставратор Алексей Котов, он окончил архитектурный институт по реставрации, очень хорошо сделал крыльцо: правильные пропорции окон, столбов.

Леша нарисовал нам и галерею. И вот мы ходим по комиссиям, рассказываем, что мы задыхаемся, что просто нет никакой возможности всех прихожан принять: не хватает места в храме, люди стоят на улице, зимой холодно, осенью дождь, даже Чашу на улицу выносят… И причастие, и исповедь — все на улице, в выходные и праздники это обычная история.

— А вы постройте другой храм! — нам отвечают.

— Да где же нам его построить?!

И в самом деле: где же нам строить? В общем, нарисовали мы проект и ходим с ним, упрашиваем, чтобы нам разрешили строительство галереи. А наш храм — федеральный памятник, это охранная зона, строить в ней ничего нельзя и тем более пристраивать что-то к храму. И некоторые категорически возражали, а кто-то говорил, что в принципе пристроить можно и это никак не повредит архитектурному облику церкви.

Мы даже выдвигали такие аргументы, что пристройка галереи будет способствовать сохранности фресок в храме, потому что сейчас вход с улицы прямо в храм, а при пристройке галереи все-таки будет какая-то защитная зона. И еще пристройка галереи разгрузит храм. Потому что когда встречали Владимирскую и еще какой-то праздник был, конденсат капал прямо с фресок. И мы эти доводы приводили, пояснительные записки писали, ходили в Росохранкультуру, но ничего у нас не получалось.

В конце концов, благодаря молитвам батюшки Тихона, благодаря его авторитету и личному обаянию нам написали ответ на все наши письма: дескать, «разрешается временная пристройка галереи». У нас тогда работал архитектор Александр Борисович Щукин, он на основании эскизного проекта Леши Котова нарисовал кладку, сделал технические чертежи.

Стали мы строить. Лешины эскизы были очень грамотными, все эти окна, арки, столбы, пилястры были в том самом стиле, что и сам храм. Никто не мог сказать, что это что-то чужеродное: галерея выглядела так, словно она здесь была всегда. Все считали, что так и было.

Построили мы довольно быстро. Как раз исполнилось десять лет возобновления нашей монастырской жизни, и было уже много насельников. А это разрешение на пристройку у меня до сих пор хранится.

За счет галереи площадь храма увеличилась на треть. Галерея, конечно, великое дело! Там у нас теперь исповедь идет. Справа появилось помещение для братии и для студентов нашей семинарии.

Еще у нас получилось сделать придел в честь преподобной Марии Египетской. И это очень хорошо, поскольку когда-то здесь был храм с престолом в честь Марии Египетской, пока советская власть его в 1930-е годы не сломала. В иконостасе нашего храма имелась даже икона святой Марии Египетской, покровительницы царицы Марии Ильиничны Милославской (1624-1669), первой жены царя Алексея Михайловича Романова.

Как мы стену строили

8 сентября 1995 года мы собирались праздновать 600-летие сретения Владимирской иконы Божией Матери, и решили к этой дате все для стены подготовить. Леша Котов нарисовал монастырскую стену, и снова начались мои мытарства. Где только не приходилось мне все согласовывать! А там, в земле, под тротуаром, проходили электрические кабели, там хотели проводить какую-то трубу теплотрассы на нашу территорию. И я должна была с нашим проектом ходить в организацию «Отдел подземных сооружений». Это геологоразведочная организация. Они обычно дают карты, приезжают на место, смотрят, можно ли стоить, потом только дают разрешение.

В то время, а это были 1990-е годы, еще шли с охотой навстречу Церкви, люди прямо с радостью тебя встречали. Приходишь, срок согласования, скажем, месяц, а они все за неделю делали. Было лето, стояла жара. Я ходила, носила работникам этих служб в подарок книжечки, разговаривала с ними, объясняла, что вот 600-летие, такая дата… И они шли навстречу, во всем помогали. Ходила еще в кабельную сеть, в мэрию, в префектуру, уже не помню куда — носилась по этим учреждениям и кабинетам…

В конце концов получила разрешение возводить стену. Когда стали рыть яму — открылись фундаменты старых храмов, стоявших вдоль Лубянки. Их в 1930-е годы ломали и улицу расширяли на четыре-пять метров. И сейчас, когда мы идем по тротуарам вдоль монастырской стены, как раз идем по фундаментам.

Наш сад

Когда появилась стена, мы начали разводить сад, ведь пока ограды не было, машины с улицы по тротуару заезжали на нашу территорию. Наш садовник отец Аркадий — садовод от рождения. Он начал разводить цветы, выписывать кусты — батюшка благословил. Отец Аркадий был родом из Ивано-Франковска, из Западной Украины, так он и оттуда что-то привозил, и тут закупал… Потом уже из Интернета мог что-то выписать.

Это он создал весь наш роскошный сад. У нас ведь не было никакого сада, земля — сплошной строительный мусор, битый кирпич, известка, цемент, оставшиеся после сноса храмов. Он доставал какие-то невероятные кусты роз, какие-то сорта цветов. Еще хотел выкорчевать все большие деревья, чтобы только посадить свои розы. Но я отстояла эти деревья, стояла насмерть, сказала: «Только вместе со мной!»

У него было сито, такая большая сетка, так он копал на метр в глубину, а там все был строительный мусор после сноса храмов. Как сейчас помню: сидит он у аллейки, землю просеивает… Это были, конечно, героические усилия. Причем всегда находились доброхоты, помощники, которые приходили ему помогать. Они просеивали землю — а это все строительный мусор. Так что еще завозили землю. Теперь это все растет и благоухает. Входишь с сумасшедшей Лубянки — и словно попадаешь в другой мир.

Смешная история была. Отец Аркадий насадил кипарисы, какие-то южные растения. А на зиму их нужно укрывать. И он обратился к женщинам-прихожанкам с просьбой, чтобы принесли тряпки для утепления. И вот все несут с радостью какое-то тряпье. Прихожу я на работу — а вокруг все обмотано старыми колготками, старыми халатами — чем только не обмотано! Да все разных цветов! В общем, картина называлась: зимний сад преобразился и расцвел! Как еще порток не повесили! Видимо, батюшка увидел, дал команду, чтобы все было цивилизованно. Потом уже завели одинаковые черные мешки для утепления растений.

Подземный храм

Где-то в 2000 году мы решили сделать подземный храм. Сотрудников почти не было. Работала небольшая инженерная группа, Валентина Ильинична, опытный строитель, очень верующая женщина. Она занималась теплотрассой, канализацией. Приходилось делать много согласований в Охране памятников. Это ведь центр: куда ни ткни — везде коммуникации. Там, где крипта сейчас, где копия Плащаницы, был тепловой узел: вентили, трубы.

Позвали археологов, сделали проект. Как раз в это время меняли теплотрассу. И мы хотели узнать, есть ли подвал под храмом. И стали археологи рыть вглубь, обнаружили только насыпь. Оказалось, что храм не имеет подвала, просто стоит на насыпном основании. А в другом месте, в другом помещении была ниша, и как-то мы еще раньше, без археологов, хотели посмотреть, что там, так прибежали от соседей — из ФСБ: видимо, к чему-то мы подобрались… Больше уже не рыли.

Убрали вентили, трубы, сделали крипту, батюшка из Америки плащаницу привез, ее Патриарх освящал как Нерукотворный образ Спасителя. Эту плащаницу мы и поместили в крипту.

Французская школа

Строительство нового храма — это была целая эпопея. Сначала мы писали письма, чтобы нам отдали школу. Она находилась на исконно монастырской территории, была построена в 1952 году на месте снесенного келейного корпуса. Тут когда-то были и келейный корпус, и сад. Имелось тут, судя по старым источникам, и старинное кладбище, хоронили на нем до 1812 года и наших, и французов. По иронии судьбы школа тоже была французская. И мы с первых лет писали просьбы о возвращении нам этой территории. Между нами и школой находился забор, но школьники по праздникам у нас бегали, братия даже шприцы находила — видимо, были такие, кто кололись. В конце концов где-то в 2005-2006 годах в мэрии приняли решение построить новую школу, старую перевести туда, а здание передать нам.

В 2008 году, это я хорошо помню, Лужков по субботам устраивал выезды по Москве со своей большой командой чиновников из разных комитетов. Они приезжали на какие-то строящиеся и проблемные объекты. И наконец он приехал к нам.

Мы к этому его визиту очень готовились. Помню, с отцом Никодимом подготовили целую выставку фотопланшетов, где отражалась история монастыря и его нынешнее состояние. У нас уже был надстроен келейный корпус — самострой. Отцы писали доклады, и я писала, чтобы Лужков мог себе все это представить.

Да, перед этим его визитом подготовка была несусветная: две недели его чиновники к нам ездили почти каждый день. И мы водили их по разным «маршрутам», где должен был пройти Лужков, готовили, как это сейчас называется, «презентацию» и все показывали. Мы с отцом Никодимом этим занимались. Со всей администрацией Лужкова я перезнакомилась, один из чиновников до сих пор мне звонит, со всеми праздниками поздравляет, больше десяти лет уже с того времени.

Может, оно и к лучшему…

И вот в конце концов в бывшей старой библиотеке, в корпусе на Лубянке, состоялось совещание. Народу было много из мэрии, из префектуры и представителей разных городских структур — кого только не было! И из печати, и из Охраны памятников. Отец Тихон делал доклад, и обсуждалось, какие у нас проблемы и что мы просим. Мы рассказали, что у нас очень тесно, помещений не хватает. Студенты живут по четыре человека в 8-метровых кельях.

В результате заседания решили: школу нужно освобождать и передавать монастырю. Мы терпеливо ждали. В Правительстве Москвы появился сын протоиерея Александра Меня, Михаил Мень (он был в то время министром строительства и жилищно-коммунального хозяйства страны), он стал батюшке очень помогать. Возник вопрос о строительстве нового храма. Хоть у нас и была уже галерея, но народ на службы все прибывал, и места все равно не хватало. В праздники и воскресные дни опять люди стояли на улице.

Сначала была идея снести школу и на ее месте построить храм. И Моспроект разработал такой проект, макет, где храм стоял на месте школы. И главный архитектор города, и Моспроект — все нас поддержали и нашу идею приняли. А потом на градостроительном совете вдруг выступает Лужков и говорит:

— Нет, храм мы строить не будем. Школу мы снесем, а храм строить не будем. Пусть на этом месте будет большая соборная площадь. А то со старинным храмом будет соседствовать какой-то другой, современный храм — это нехорошо.

Я тоже решила выступить. А там народу на градостроительном совете больше ста человек — все сплошь заслуженные архитекторы, члены разных комиссий.

Я говорю:

— Вы знаете, ведь это история каждого монастыря, каждого монастырского комплекса. Если посмотреть на любой монастырский комплекс, там тоже постройки разных времен и храмы разновременные, разностильные. И все это как-то вписывается в монастырский архитектурный ансамбль, потому что естественно. Обитель растет, братия увеличивается, и, конечно, пристраиваются все новые здания, строятся еще храмы.

А совещание — сначала все были за снос школы и строительство храма, а после выступления Лужкова — сразу все стали против. И «против» все проголосовали. Я сразу после совещания звоню батюшке, рассказываю обо всем, а он отвечает:

— Ну что ж… Может, оно и к лучшему. А то стройка, грязь, машины будут возить стройматериалы…

Это счастье — учиться в такой семинарии!

Я подумала и говорю батюшке:

— Если строить храм на этом месте не будем, зачем нам ломать эту школу?! Хорошее здание. У нас семинаристы ютятся: там класс, тут класс, в каких-то маленьких помещениях.

Батюшка согласился, и мы написали письмо Лужкову, что в связи с теснотой и нехваткой классов для семинаристов просим оставить здание школы для переоборудования его под семинарию. И нам разрешили! Так семинаристы получили прекрасное место для учебы. Я очень рада, что мы сохранили это здание в качестве семинарии. Здание очень крепкое, добротное, 1952 года постройки. Прекрасное здание. А наши студенты мыкались, и общежитие где-то — все кое-как, а теперь они учатся в прекрасной семинарии. Сделали проект реконструкции. Такие комнаты, такие кельи, такие классы! И оформление… Где такое найдешь?! Патриарх, когда приехал, увидел, был просто поражен. Это счастье — учиться в такой семинарии!

Если отец Тихон что-то делает — делает это все на полную

Это, конечно, только благодаря батюшке. Если он что-то делает — делает это все на полную. И оформление, и всякие облицовочные материалы, и мебель — он во все вникал, в каждую мелочь. Принимал все близко к сердцу, старался дойти до сути в каждой мелочи, сделать все возможно самым лучшим. Поэтому и в семинарии, и в новом храме — и отделку, и мебель — все принимал сам.

Все благодаря батюшке!

Все благодаря ему… В моей семье все прямо тут, при монастыре, выросли, и внучек моих всех батюшка крестил. Как появилась тут Даша, батюшка всегда давал ей работу. Сначала она книжки детские делала, открытки оформляла. Он говорил про нее в шутку: «моя крепостная художница»… Тут все — куда ни кинь, и в храме, и везде — наша работа. В 2005 году реставрацию храма делали — он же был черным… Сейчас уже снова пора реставрацию делать: храм потемнел, все снова надо промывать, чистить.

А было… Я сама лазила на леса — туда, под купол. Там весь красочный слой, штукатурка вся отслаивались. Так что не только все было черное, первая задача была штукатурку укрепить, чтобы она не отвалилась. А ведь она могла отвалиться — в таком состоянии все было. Художники все укрепили, и только потом начали промывать.

А реставрация в старом храме была давно — в 1970-1980-х годах, и прежние реставраторы все фрески покрыли желтком — а он почернел, и его не смоешь ничем. Приходилось где-то скоблить даже. Потом, когда все реставрационные работы провели, Охрана памятников наших художников хвалила, что они так хорошо все восстановили, на высоком уровне. А часть фресок в известные времена была безвозвратно утрачена.

Фотографии старые этих росписей есть — черно-белые, конечно. Но по ним можно было восстановить то, что раньше было.

После первой реставрации в 1970 году стены были побелены. И мы сначала просто покрасили. Отец Тихон пришел:

— Нет, не годится…

И художники — все переделывать. В конце концов они взяли за основу сохранившийся орнамент и расписали храм. Над дверями херувимов, серафимов восстановили, цветы.

Как мы новый храм собирались строить

Вот еще хотела рассказать, как мы новый храм собирались строить. В нашем старом храме народ по-прежнему не помещался во время служб, места не хватало, и прихожане стояли на улице, поскольку храм у нас действительно маловат. И задумка со строительством нового нас не покидала.

Так что решили все-таки построить новую церковь. Вы даже не представляете, каким трудным было воплощение нашей мечты. Если бы не город, если бы не Сергей Семенович Собянин и его помощники, если бы не авторитет нашего батюшки — этого было бы годами не свернуть. Построить в центре церковь, причем построить ее в зоне памятника федерального значения, где можно проводить только ремонтные работы, — это было очень сложно.

Здесь была неимоверная теснота, машина не могла проехать — бордюр задевала. Причем чтобы построить храм, нужно было снести два дома — два небольших здания постройки самого конца XIX века. Один дом был недавно нами же и отремонтирован (его мне было жалко), другой находился в аварийном состоянии. Это были постройки, действительно не представлявшие никакой исторической или архитектурной ценности. Но все равно нужно было делать экспертизу.

Мы позвали искусствоведов и комиссию, которые провели обследование-расследование, написали целые тома итогов экспертизы и сделали заключение. Мы вышли на комиссию — и поднялась такая буча! Есть и комиссия, которая называется «несносная» — они как раз по сносу. А есть еще блюстители — Архнадзор: это такая, можно сказать, самодеятельная группа, которая следит за памятниками старины. Это, с одной стороны, хорошо, поскольку они следят за сохранностью этих памятников старины. Но, с другой стороны, как мы выяснили, их субсидирует не кто иной, как Гельман, и они были явно против строительства храма. Они всегда занимаются противодействием строительству храмов и организуют подписи против.

И вот против нас поднялась настоящая кампания: и в печати, и письма Президенту, и письма Патриарху. Они объясняли, что нельзя эти домики сносить, поскольку они — памятники архитектуры. Конечно, это были неплохие домики, но они были совсем никакие не памятники архитектуры, а обычные хозяйственные постройки.

В конце концов мы победили: нам разрешили снос. Городские чиновники нас поздравляли, говорили, что наша победа — это вообще немыслимое дело. И вот у нас в результате получились огромная площадь и новый огромный храм. Я хожу и каждый раз думаю: откуда взялась такая огромная площадь?!

Возможно ли было все это себе представить в 1994 году, в тот снежный вечер под Сретение, когда в сугробах служили всенощную? Можно ли было тогда представить себе эту прекрасную семинарию, этот чудесный огромный храм, этот цветущий сад и все прочее, чем является сейчас наш любимый Сретенский монастырь?!

Сретенский монастырь/Патриархия.ru