7 мая 2020 года исполнилось девять дней со дня кончины митрофорного протоиерея Георгия Бреева, настоятеля храма Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском г. Москвы, духовника Московской городской епархии. О любимом многими поколениями верующих священнике вспоминает его духовное чадо протоиерей Константин Островский, настоятель Успенского храма в г. Красногорске Московской области.
Отец Георгий Бреев, по слову апостола Павла, для всех «сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9:22). С церковными старушками он был простым добрым батюшкой; с учеными мужами раскрывался как образованный человек, могущий дать не только духовный совет, но и подсказать что-то из богословия, философии, истории.
Отец Георгий не был модернистом и не был консерватором; служил как привык, как все; в чем-то, бывало, ошибался. Но служил отец Георгий истово, вся душа его погружалась в богослужение (это, конечно, мое впечатление — Бог судья — но я так чувствовал и чувствую). Не соблазняясь крайностями экуменизма, отец Георгий, однако, с любовью относился ко всем людям: и католиков признавал за христиан, и мусульман не считал безбожниками; во всяком молитвенном обращении человека к Богу он видел действие Божией благодати.
Среди его духовных чад были и переводчик Бхагавадгиты Всеволод Семенцов, и исследователь «Текстов пирамид» Ольга Зубова. Но, уважая все доброе, что обретается в человеческих духовных опытах, отец Георгий видел в них и существенные различия. Помню его слова, что когда он читает Евангелие, то чувствует себя перед Богом немощным и ничтожным, а Махабхарата, наоборот, побуждает чувствовать себя могучим и великим.
Я познакомился с отцом Георгием в августе 1978 года. Он был тогда третьим священником в храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне в Москве, а я пришел туда, чтобы стать алтарником. В первые же дни моего алтарничества произошло важное искушение. Я ведь не сразу уволился со светской работы, и мне в храме стали советовать вообще официально числиться где-нибудь в миру, а то мало ли что. Звучало разумно, я задумался, но, слава Богу, решил спросить у отца Георгия. Он посоветовал скорее увольняться, и так я связал свою жизнь со служением Церкви.
Жажда обрести опытного руководителя, чтобы идти духовным путем, возникла у меня еще до прихода в Церковь. Отец Георгий сразу вызвал у меня доверие к себе, поэтому я недолго раздумывал, прежде чем попроситься к нему в духовные чада. Точно помню, что когда он венчал меня с будущей матушкой Александрой 16 октября 1978 года, я уже был его духовным сыном. И с тех пор до самого своего рукоположения в священный сан в 1987 году я, можно сказать, жил при отце.
Нет, дома я у него бывал очень редко, только по какому-нибудь особенному случаю, но в храме старался быть всегда вместе. И даже если он служил, а у меня был выходной, я часто выходил на службу вне графика, чтобы быть рядом. Это не было влюбленностью, совсем нет, и я вовсе не предавался мечтаниям о высокой духовной мере отца Георгия, правильно полагая, что неспособен об этом судить. Но с первых дней знакомства я почувствовал, что в его лице Бог протягивает мне руку, за которую нужно ухватиться и, закрыв глаза, держаться.
Я знаю, что у отца Георгия были друзья: его ровесники, с которыми он вместе учился, и некоторые духовные чада, мои ровесники. Но я никогда не только не старался стать другом отца Георгия, но даже и не хотел этого, потому что чувствовал, что дружба может мешать духовным отношениям. Отец Георгий никогда и не провоцировал на дружбу, относился он ко мне очень хорошо, прямо по-отечески (он и материально помогал нашей семье), но без фамильярности, и я ему за это благодарен, а сам старался, чтобы в центре отношений было послушание.
Писать об отношениях с духовным отцом сложно, потому что, по слову преподобного Иоанна Лествичника, может возникнуть вопрос: «Как же доброе дерево принесло бесплодную ветвь?» Но думаю, что кому-нибудь может принести пользу краткое изложение тех оснований, на которых строились мои отношения с отцом Георгием. К сожалению, я от этих принципов многократно отступал, о чем мне всегда приходилось жалеть.
Основанием для доверия и послушания отцу Георгию у меня было не мнение о его святости и прозорливости, а надежда, что милосердый Господь, давший мне — только что вступившему на духовный путь — руководителя, не даст нам с руководителем заблудиться.
Я старался быть искренним с духовным отцом. По обстоятельствам было невозможно, да и не нужно посвящать его во все подробности моей суетной жизни. Но если мне случалось что-то плохое сделать или подумать, или пожелать, и я сомневался, сказать ли об этом духовному отцу или нет, то я говорил обязательно. Невозможно все открыть, но ничего нельзя скрывать.
Особенно важно не таить своих помыслов против самого духовного отца и слов или дел, которыми вольно или невольно пришлось причинить ему вред. Это со мной бывало. Конечно, исповедовать такие вещи было особенно неприятно, но иначе невозможно было бы сохранить искренность в отношениях с отцом.
В духовной жизни все важно. Идеальным было бы спрашивать благословение буквально на каждый шаг, как это бывало у великих подвижников, о которых мы читаем в отечниках. Очевидно, что для меня, немощного человека и не монаха, такие отношения с духовным отцом были невозможны. Но правила я держался такого: о чем спрашивать и о чем не спрашивать — определяет духовный отец, а не чадо.
И еще выработалось правило: не хвалить своего духовного отца и не ругать, не хвалиться им и не стыдиться его.
Хотя поговорить я всегда любил, но в присутствии отца я старался говорить поменьше.
И что бы мне порой ни внушали помыслы, я старался держаться мысли, что духовный отец меня всегда и всякого любит, никогда на меня не обижается, никогда не пренебрегает мной; что он любит меня не меньше, чем родного сына, но и не больше, чем кого-нибудь другого; если ругает меня или утешает, то только для моей пользы.
Слушаться иногда было очень трудно. Помню, мне предложили купить пятитомник «Добротолюбия» за 200 рублей (большие по тем временам деньги — оклад заведующего отделом в институте), а у меня их только и было. Отец благословил, и я, хоть не без колебаний, купил. Но вскоре Бог наслал столько денег (понемножку с разных сторон), что дорогая покупка прошла безболезненно.
И еще помню такой случай. Однажды я зимой привел старшего сына Илюшу (ныне епископ Зарайский Константин) в алтарь помолиться за Литургией. Ему было года два или три. Мне показалось, что в алтаре очень жарко, и я снял с Илюши пальто, а служивший Литургию отец Георгий неожиданно посоветовал мне одеть ребенка, чтобы он не замерз. Я пришел в великое замешательство, потому что испугался, что Илюша в пальто вспотеет и, выйдя потом на улицу, простудится. Но, поколебавшись, я решил за послушание рискнуть здоровьем ребенка. Риска же никакого не было, потому что через пять минут я и сам почувствовал, какой в храме холод.
Первые три года моего пребывания в алтаре и в духовных чадах отец Георгий не благословлял мне искать рукоположения, считая, что я еще не готов. Потом он благословил пытаться поступить в семинарию или рукоположиться где-нибудь в провинции, как это многие тогда делали. Но ни в семинарию не брали, ни в провинции не рукополагали, на поиски ушло целых пять лет. Наконец отец Георгий поговорил обо мне со священником Валерием Васильевым (ныне митрополит Виленский и Литовский Иннокентий), который тогда был благочинным в Хабаровске. Отец Валерий сказал обо мне архиепископу Иркутскому и Читинскому Хризостому (Хабаровск входил тогда в его ведение), и владыка согласился со мной встретиться на предмет возможного рукоположения.
Но пока я ждал судьбоносной встречи, мне в голову пришли верные, по сути, мысли, что зря я все это затеял. Ведь для человека несовершенного нет ничего не только полезнее, но и выше, чем жить при духовном наставнике. Будь я настоящим подвижником, я должен был бы хотеть никогда не удаляться от отца, а иную судьбу (в том числе рукоположение на Дальнем Востоке) принимал бы только ради послушания Божией воле. Я тогда же высказал все это отцу Георгию, он согласился и сказал: «Ну, теперь уже, если владыка предложит тебе сан, не отказывайся. А если нет, то сам не ищи».
Позднее, когда я уже служил в Хабаровске отец мне написал, да я и сам понял, что в новых условиях (в удалении от духовного наставника) волю Божию нужно познавать в обстоятельствах жизни, принимая все: приятное и неприятное, кажущееся плохим или кажущееся хорошим, по-видимому вредное и по-видимому полезное — как посланное Самим Богом. Конечно, путь послушания, которым я шел до этого, был выше, но во мне не нашлось столько цельности, чтобы не рваться душой к священному сану, и поэтому Бог даровал мне сан прежде дара рассуждения.
Я думаю, многие напишут свои воспоминания об отце Георгии, каждый видел его с какой-то особенной стороны: проповедника, автора книг, восстановителя двух порушенных храмов, создателя больших и деятельных приходских общин. Для меня в отце Георгии, безусловно, на первом месте было личное духовное общение. В этом общении он всегда говорил очень точно, зачастую афористично. Замечу кстати, что он никогда не насиловал волю человека. Был ли отец Георгий духоносным старцем — не дерзну так сказать, это выше моей меры. Но младостарцем он не был.
Слава Богу, я иногда (не всегда, конечно) записывал высказывания духовного отца и некоторые замечательные случаи из нашего общения.
Однажды спрашивает меня отец Георгий: «Как дела?» Ну я ему этак смиренно отвечаю: «Все падаю, батюшка». А он мне говорит: «Куда же дальше падать-то?»
А вот еще случай. Мне показалось неудачным одно слово в молитве из какого-то акафиста, но без благословения я заменить это слово не решался. Спросил отца Георгия. Он посмотрел, хлопнул меня этим акафистом по голове и весело сказал: «Молись как написано. Послушание и смирение выше всего».
Как-то раз я посетовал отцу на то, что очень трудно достать хорошее масло для лампадки (это были времена дефицита), и он вразумил меня, сказав: «Какая у нас молитва, такой и елей».
О чревоугодии отец как-то раз замечательно сказал, что пища — от Бога, а «хороший повар» — от лукавого.
Помню, когда я только начал церковную жизнь, мне очень понравилось ходить в косоворотке. Так я везде и ходил: в голубой «русской» рубахе с матерчатым пояском, в простых штанах, туристических ботинках, бороде и шевелюре вокруг зреющей лысины. Но отец Георгий не делал мне на эту тему замечаний. Однажды мы с ним ехали в метро, спокойно разговаривали, на меня покашивался народ, и я как-то сам почувствовал, что отцу должно быть неловко сидеть рядом с такой яркой (в прямом смысле) фигурой. Наверное, ему действительно было неловко, но он мне ничего не сказал и даже виду не подал. И правильно сделал, потому что важно не чтобы неофит во что-то переоделся, а чтобы он сам почувствовал: ни косоворотка, ни фрак, ни пиджак не приближают его к Богу и не удаляют.
Отец Георгий имел хорошие музыкальные данные, даже какое-то время регентовал, и он любил музыку. Однажды он рассказал мне о своей знакомой пианистке, которая во время войны перенесла много бед, жила в голоде и холоде и стала уже отчаиваться. И тогда она услышала Голос: «Что же ты музыку забыла? Музыка — это свет». Она села за фортепиано, стала играть и воспрянула душой.
Помню, я подошел к отцу Георгию с вопросом: «Как мне определить, когда я говорю от Бога, а когда нет?» Отец ответил очень просто: «Кто с Богом, тот говорит Божие, а кто со своими помыслами, тот говорит от своих помыслов».
О правильном устроении духовника отец говорил мне, что кто искренне ищет Бога, к тому люди сами тянутся, а кто ищет людей, тот потеряет себя.
Еще он говорил мне: «Вот придешь на Страшный Суд и скажешь: "Господи, я всю жизнь Тебе служил". А Господь ответит: "А Я тебе за это хорошо платил"». Имелись в виду не только деньги, но и душевные, и духовные утешения. За все нам заплачено с лихвой — перед Богом лучше не стоять в ожидании награды, а пасть ниц, умоляя о милости.
И еще, помню, я поссорился со своим другом Борей (ныне покойный протоиерей Борис Ничипоров) и пожаловался на него нашему общему духовному отцу. Отец Георгий ответил мне, что мы ведь собираемся войти в Царство Небесное, а там все пребывают в любви и единении. Как же мы туда войдем с нашими укоризнами?
Еще однажды отец Георгий замечательно сравнил отцовскую и материнскую любовь: «Мать себя приносит в жертву сыну, а отец приносит сына в жертву Богу». И действительно, вспомним библейскую историю Авраама и Исаака. «Мною клянусь, говорит Господь [Аврааму — прим. прот. Константина], что, так как ты ... не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я благословляя благословлю тебя и ... благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Быт. 22:16-18). И ведь именно Исаак, тот сын Авраама, которого он по велению Божиему решился принести Богу в жертву, стал родоначальником избранного народа (см. Быт. 22:1-8).
Однажды отец Георгий высказал замечательное сравнение: «Как мать, вынашивая дитя во чреве, старается ничем не повредить ему, чтобы оно родилось полноценным, а не уродом, так и всякий человек должен бережно относиться к своей душе, чтобы она после телесной смерти отошла в иной мир готовой к полноценному существованию в нем, а не уродливой или — еще хуже — обреченной на вечную мучительную смерть». Об этой смерти сказано в Апокалипсисе: «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая» (Откр. 21:8).
Помню два примечательных исцеления после совершенного отцом Георгием таинства Елеосвящения.
У меня была очень дальняя родственница (жена двоюродного дедушки, умершего лет за двадцать до моего рождения) тетя Соня. Я с ней познакомился, когда ей было 95 лет, а мне 27. Она жила в интернате для престарелых, очень тяжело заболела, врачи лечить ее уже отказались, тетя Соня собралась умирать. Тогда моя мама попросила, чтобы я поехал в интернат и прочитал тете Соне отходную. Я съездил, прочитал отходную, но поскольку тетя Соня сразу не умерла, я предложил ей пособороваться и причаститься. Я пригласил к ней отца Георгия, и после соборования и причащения тетя Соня выздоровела. Она прожила с тех пор еще 15 лет, хоронил я ее в Красногорске, уже будучи настоятелем храма.
Другой случай был с двухлетним ребенком Гошей Великановым, сыном благочестивых пресненских прихожан, который тяжело и долго болел и никак не выздоравливал, несмотря на усилия врачей. Отец Георгий совершил над ним таинство Елеосвящения, и мальчик выздоровел. Судьба его в дальнейшем сложилась светло, но трагически: мальчик вырос достойным христианином, окончил Свято-Тихоновский богословский институт, женился и помышлял о рукоположении, но неожиданно погиб под колесами поезда. В этом случае отец Георгий нарушил церковное правило не соборовать младенцев, хотя по плодам видно, что это было действием благодати, а не своеволием.
Летом 1981 года мой старший, тогда четырехлетний, сын Илюша вдруг стал очень сильно заикаться. Сказали об этом отцу Георгию, он посоветовал мазать его маслом от преподобного Сергия. Добыли, стали помазывать, и все прошло.
Еще был случай с моими друзьями, духовными чадами отца Георгия, жившими в Витебске, Володей и Таней Быстряковыми (позже Владимир стал священником). Как-то раз звонит мне Таня в волнении, говорит, что у ее сына Алеши на рентгене обнаружили кисту в челюсти и врачи рекомендуют срочную операцию. Доброкачественное или злокачественное новообразование — неизвестно. Таня хотела, чтобы я спросил совета у отца Георгия. Вдруг разговор оборвался по техническим причинам, и сразу же мне позвонил отец Георгий. Тут надо заметить, что мы в те времена старались с ним по телефону говорить как можно меньше, потому что разговоры духовенства прослушивались КГБ. Его звонок ко мне был из ряда вон выходящим. Я все рассказал отцу Георгию, он посоветовал с операцией не торопиться, я передал Тане его совет. Когда через несколько дней сделали еще один снимок, кисты на нем уже не было.
Описанные случаи исцелений «не тянут», на мой взгляд, на чудеса в полном смысле этого слова, это не дарование зрения слепорожденному и не изгнание легиона демонов, но все-таки примечательно. А во мне в то время эти случаи укрепляли доверие к духовному отцу, хотя суть наших отношений была не в исцелениях.
Суть отношений отца Георгия к нам очень просто выразила одна старая пресненская прихожанка, которая как-то сказала: «Много хороших батюшек, а отец Георгий нас любит». Да, он нас любит.
Среди нас, кто окормлялся у отца Георгия, — священников, мирян, архиереев — было и есть много добрых христиан. Не он один, мы тоже внимательно выслушиваем прихожан, стараемся утешить их и наставить в духовной жизни. Многие из нас лучше отца Георгия пишут книги, проповедуют с амвона, преподают. Но совсем немногие прошли истинную школу послушания, как он прошел ее при Псково-Печерском схиигумене Савве (Остапенко); немногие обрели сердечную молитву; совсем-совсем немногие имели от Бога (а не от своих мечтаний) дар вести других незаблудным путем духовного послушания, терпения, смирения и молитвы. Бог всем нам судья, но дерзну сказать об отце Георгии Брееве, что ныне от нас ко Господу отошел поистине духовный муж.
«Церковный вестник»/Патриархия.ru
