В связи с празднованием 20-летия возрождения монашеской жизни в Свято-Троицкой Александро-Невской лавре наместник обители епископ Кронштадтский Назарий дал интервью «Петербургскому дневнику».
— Владыка, Вы вступили в должность наместника Лавры в один из самых трудных для монастыря периодов. Какой перед Вами предстала обитель?
— По сути, обители еще не было. Монастырь был организован только на бумаге. Занимавший помещения Лавры научно-исследовательский институт «Прометей» долго, мучительно и иногда неохотно возвращал нам здания.
Мы продвигались очень маленькими шагами, получали помещения по частям и не могли создать всеобъемлющий проект реставрации. Все кругом секретное, нельзя было никуда зайти, даже не было возможности составить единый план.
Это были очень трудные годы. Например, возвращения помещений нынешнего музейно-библиотечного корпуса, которые занимала станция переливания крови, мы ждали больше 12 лет. Понимая, что это социально значимое учреждение, мы вместе с их руководством хлопотали о предоставлении станции подходящего места. На момент их отъезда весь подвал был залит водой, тут были горы пробирок, пакетов с забракованной кровью — хуже какой-то сталкерской зоны.
То, что люди видели тогда снаружи, было еще терпимо, но по сути это были голые стены. Когда «Прометей» наконец съехал — здесь ни осталось ни одной розетки, с корнем была вырвана проводка, настоящее «мамаево побоище». Может, так даже лучше — мы знали, что работа будет начата с нуля. Предстояло восстановить водопровод, канализацию, электросети и затем уже исторический вид помещений, полностью потерявших архитектурное убранство.
Фактически возрождение монастыря началось с первого монашеского богослужения — оно состоялось 14 сентября 1995 года. Масштабные работы начались уже позднее, и это совпало с моим назначением в Лавру в качестве наместника.
— Как Вы отнеслись к назначению на эту должность, видя, что предстоит такой колоссальный труд?
— Я помню этот день очень хорошо — 25 октября 1996 года я служил на празднике в Духовной академии. Митрополит Владимир (Котляров) подозвал меня и сказал, что принял решение назначить меня наместником Лавры. В то время я был настоятелем Коневского монастыря. Владыка видел нашу активную работу по возрождению обители на этом удаленном острове и, наверное, посчитал, что мне будет по плечу и восстановление Александро-Невской лавры. Сам я никогда не помышлял и даже не думал об этом.
Осмотрев Лавру, я сразу оговорил ряд вещей, с которых необходимо начать. Владыка митрополит меня поддержал — он очень мудрый человек и сам видел тяжелую ситуацию, в которой находилась Лавра. Одно дело восстановить храм, и другое — такой сложный организм и крупную структуру, как монастырь.
— Что стало для Вас самым сложным за прошедшие 20 лет управления обителью?
— Как ни странно это звучит, но один из самых сложных этапов — это даже не колоссальные ремонтные работы, налаживание связей с городом, восстановление инженерии и так далее. Самым сложным, и может быть, даже решающим для нас стало закрытие сквозного прохода через Лавру.
Со стороны Обводного канала располагались техникум и психиатрический диспансер, через территорию монастыря шел огромный сквозной поток людей. Летом тут бегали мальчишки в трусах, на большевистском кладбище в бурьяне загорали и еще чем только ни занимались. Вы знаете, я сам агроном по первому образованию и не выношу, когда растут сорняки. Так что мы начали борьбу с них, расчистили внутреннее каре от бурьяна и перекрыли Южные ворота, оставив вторые ворота открытыми для всех желающих.
Тут поднялась настоящая буря, приехало центральное телевидение: мол, пришел наместник и закрыл народное достояние от людей. Митрополит Владимир, видя этот накат со стороны СМИ и госорганов, даже просил меня открыть эти ворота, но я понимал, что не могу это сделать. В атмосфере проходного двора никогда не сможет возродиться монастырь. Я сумел отстоять эту позицию, несмотря на то, что под вопрос встало даже мое дальнейшее наместничество в Лавре.
И конечно, трудно было находить средства на масштабные работы — нам никто не помогал, не было никаких программ. Но мы не сидели в ожидании денег, а делали столько, сколько могли себе позволить.
Ремонт у нас не прекращается до сих пор — только за время моего наместничества мы осуществили уже третью внутреннюю реставрацию собора. За 5-6 лет он коптится настолько, что превращается в кузницу, а мы не могли себе позволить встречать 300-летие Александро-Невской лавры в таком состоянии.
— Какие насущные задачи сегодня стоят перед монастырем?
— На сегодняшний день Лавре возвращены все исторические здания, кроме Благовещенской церкви. Эта органическая часть ансамбля Лавры, где захоронен Суворов и другие великие деятели, до сих пор находится в ведении музея городской скульптуры. И это несмотря на то, что вышло распоряжение губернатора о выработке механизма передачи здания Лавре. Против возвращения этой церкви ее исторической функции выступает группа депутатов — человек 10, не больше. Они упирают на закон о неделимости музейных фондов, хотя по всей России есть прецеденты, когда музей как таковой остается, но под управлением монастыря. Если бы здание вернулось к нам — не в собственность, а просто в пользование, мы бы, например, как и везде в Лавре, не стали брать входную плату, отреставрировали бы здание и уж точно не нанесли бы ему никакого вреда — ведь это наша родная, священная обитель.
Несмотря ни на что, уже два года мы отапливаем здание Благовещенской церкви за свой счет, не отрезаем ее, ведь мы понимаем, что это памятник архитектуры. Мы давно составили историческую справку и подготовили полный пакет документов, но воз и ныне там. Конечно, я считаю, что это больше надуманный вопрос и способ пиара группы депутатов. Как бы там ни было, мы надеемся на скорейшее его разрешение. Сейчас в прессе снова активизировался этот вопрос. На все домыслы и грубые нападки по этой проблеме я не собираюсь отвечать, поскольку их цель очевидна — исказить подлинную картину вокруг возвращения Лавре Благовещенской церкви.
— Какой Вы видите обитель, например, через 10 лет?
— Сейчас мы приступили к глобальному проекту, о котором пока мало кто знает. В августе начнется масштабная работа по перемещению с территории монастыря всех служб, напрямую не относящихся к монастырским — паломнической службы, все мастерских, хозяйственного двора — в здания бывших хлебных амбаров Лавры, находящихся на Обводном канале за Никольским кладбищем.
Безусловно, мы должны и хотим принимать паломников, но сегодня наша гостиница находится в одном здании с братским корпусом. Как бы мы ни пытались их разграничить — женщины бегут из душевой в номера, а рядом кельи, это как вообще?
Наш новый проект, на реализацию которого потребуется более 250 млн, предполагает переоборудование зданий амбаров под уникальный паломнический центр, один из крупнейших в России. Здесь же будет открыт центр помощи инвалидам, центр духовного образования.
Пока что нам довольно сложно справляться с потоком туристов, у монахов не то что нет места уединения, им порой даже посидеть негде. Мы можем пообщаться друг с другом только поздно вечером во дворе Лавры — ведь по кельям ходить запрещено, на службе говорить об обыденном тоже не приходится.
Все-таки монастырь должен выполнять свою основную роль — сохранять молитвенную жизнь, при этом, конечно, оставаясь открытым для верующих и паломников.
— Как братия Лавры переносит постоянное внимание туристов и паломников, и меняются ли со временем причины, по которым человек принимает решение уйти в монастырь?
— Безусловно, у каждого свои причины. Но самая главная из них — это не неудавшаяся жизнь, как многие думают. Человек, всем сердцем стремящийся к монашеству, принимает решение послужить Богу в полном смысле слова. Белое священство тоже служит, но так или иначе они вынуждены думать о семье, жене, проблемах быта, отдавая служению лишь часть себя.
А постоянное внимание от прихожан, туристов, паломников уже вошло в некоторую привычку, хотя многих монахов это и тяготит. В городских монастырях остаются немногие — только те, кто сумеет это преодолеть. Монашество действительно очень трудно созидать на Невском проспекте, но монах должен учиться ощущать себя даже в гуще событий так, как будто бы он наедине с Богом.
Сложно и потому, что приходит много людей, особенно те, кого не принимают, не слушают — и все хотят общения. Это и самое тяжелое, и самое радостное — когда человек после разговора с тобой меняется, разрешает свои трудности, обретает радость и свет в сердце.
— Владыка, а где Вы сами находите отдохновение для души?
— Вы знаете, если не находить отдохновения для души в самом труде, то, наверное, невозможно было бы жить. Мне нравится то, что я делаю. Вокруг меня каждый день очень много радости. Я человек старой формации, для меня это самое большое удовлетворение — я вижу результат своих трудов: и в родной расцветающей Лавре, и в душах окружающих меня людей.
Вопреки расхожему мнению, монахи не какие-то темные и понурые люди. Да, мы говорим о смерти, но мы призываем ее не бояться, ведь за смертью следует воскресение. Я твердо убежден — наше служение и Православная Церковь в целом — это религия радости и надежды.
Пресс-центр Александро-Невской лавры/Патриархия.ru
