Русская Православная Церковь

Официальный сайт Московского Патриархата

Патриархия

«Детский Ангел». Интервью с епископом Карасукским и Ордынским Филиппом

«Детский Ангел». Интервью с епископом Карасукским и Ордынским Филиппом
Версия для печати
20 сентября 2012 г. 15:30

В интервью порталу Православие.ru епископ Карасукский и Ордынский Филипп рассказал об окормлении сирот и детей-инвалидов, «втором крещении Сибири», бедных батюшках и честности с детьми.

«Дети умирают, но к ним боятся приезжать», — так называлась заметка на Вашем сайте. Теперь мы хотим спросить Вас — а сами-то Вы не боитесь? Открытая форма туберкулеза заразна.

— У нас получилось постепенное привыкание (смеется). У нас тут рядышком стоят три туберкулезных санатория, и сначала мы ездили к детишкам, которые болеют обычным туберкулезом, мы с ними уже давно дружим. У кого-то из них происходит улучшение, а у кого-то — осложнение. И вот знаешь ты ребенка уже давно, а у него заболевание перешло в тяжелую форму... «Батюшка, хотим Вас увидеть!» — ну что тут скажешь? Вот, набрался смелости, — пошли туда. Года два мы их уже посещаем.

— Вы несколько лет были председателем отдела по духовному окормлению детей-сирот и детей инвалидов Новосибирской епархии, но и став епископом, продолжаете ездить к детям. Это Ваша личная инициатива?

— После того, как я стал архиереем, оказалось так, что большинство «моих» детским домов остались в чужой епархии. Работа это специфическая, не особо кто-то хочет ее вести, мы с митрополитом переговорили, и владыка был не против, что я буду по-прежнему, только в более свободном режиме, продолжать заниматься своими детишками.

— Мы не знаем крупных фондов, — например, таких, как «Подари жизнь», — которые хотели бы прийти в детские психоневрологические интернаты. С чем, на Ваш взгляд, это связано?

— Такой вопрос был бы актуален лет, наверное, 8-10 назад. На сегодняшний день — я говорю о нашей Новосибирской области, — у домов, в которых живут дети-инвалиды, идеальное финансирование. У нас три таких детских учреждения. В одном, если не ошибаюсь, 450 детей живут. У них все есть, — и прекрасное постельное белье, и телевизоры, и мягкие игрушки, и аквариумы, и птички… Кормят по пять раз в день…

Так что сейчас куда большая нужда именно в духовном окормлении. Потому что нет родителей. Одно дело взрослые воспитатели, нянечки, а совсем другое — батюшка: что-то родное, близкое…

— Как приходят к вере такие дети? Легче или труднее, чем обычные?

— Мы заметили такой парадокс: дети-инвалиды и детки из коррекционных интернатов, с олигофренией, шизофренией, с отсталостью в развитии, намного ближе и к Церкви, и к вере, и мгновенно воспринимают духовное воспитание и Таинства. С ними проще.

— Несколько лет Вы участвовали в миссионерских поездках на корабле-церкви «Святой Андрей Первозванный». Когда это было?

— Давно. Я приехал в епархию в 96-м, — значит, с 97-го года по 2000-й.

— Каким было это служение?

— Если честно, раньше немножечко интересней было. Во-первых, было очень много некрещеных, — мы крестили по 100-200 человек в день.

К тому же в первую очередь мы крестили прибрежные деревни, а значит, очень часто приходилось совершать Крещение в реках. Вы только представьте — пристает корабль, вся деревня выходит на берег, идет оглашение, все заходят в воду, и совершается Крещение… В этом было ощущение апостольского служения.

Так мы покрестили все прибрежные деревеньки, и в последние годы получалось вот как: причаливаем к берегу, нам подгоняют автобус, и мы уезжаем километров за 150-200 вглубь от реки, крестим там в клубах, в каких-нибудь больницах, а бывало даже и на железнодорожных вокзалах.

Конечно, это тоже нужно, — люди не приедут из этих глубинок сами, — но пропало ощущение стихии, величия, мощи.

Такое Крещение было у нас недавно в летнем детском лагере «Лесная поляна» в селе Благодатном, как в первые рейсы нашего корабля.

Тогда ведь, можно сказать, вся Сибирь Крещение принимала — за две недели плавания мы крестили от полутора до двух тысяч человек, а сейчас — 500-700.

Это и объяснимо, — каждый год корабль выходит в плавание, каждый год совершается Крещение, так что сейчас мы больше окормляем, нежели крестим.

— А вот, по Вашему уже очень многолетнему миссионерскому опыту, когда люди приходили в Церковь легче — тогда, в 2000-е, или теперь?

— Понимаете, в 90-е как занавесь, пелена спала у людей. Вот как плотина: держит-держит реку, а потом раз, и прорывается, и хлынула вода.

В Центральной России это началось на 1000-летие Крещения Руси, 88-й год — начало 90-х. А до Сибири все всегда докатывалось позже, та же революция. Так что тут конец 90-х был таким, каким в Москве было начало 90-х.

Но зато теперь люди более осознанно приходят в Церковь. Если тогда был порыв, вдохновение, эмоции, то сейчас люди приходят, что-то почитав, разузнав, подготовившись. И из тех, кто приходит сегодня, наверное, больше людей остается в Церкви, чем из тех, кто крестился тогда.

Поток прошел, — тысячи людей! — а стал ли кто-то ходить в храм, вопрос.

— Владыка, у нас тут в Центральной России, а точнее сказать, в Москве, среди либерально настроенной, если так можно выразиться, интеллигенции ощущается некая антицерковная волна. А что у Вас в Сибири?

— У нас, слава Богу, нет — я вот буквально в воскресение на проповеди об этом говорил, мы читаем в Интернете о том, что у вас в Москве происходит, а у нас в Новосибирской области ни одного акта вандализма не было.

Молодежь у нас может, более консервативная… Или больше делом занята…

— Я даже не экстремистские выходки имела в виду, а скорее настроения — в прессе или просто в какой-то части общества.

— Тут такой момент. Не зря пословица говорит, что «каков поп — таков и приход». То есть если батюшка на своем месте ведет хорошую работу, ничем не опорочил Церковь, несет патриотическое служение, социальное в том числе, то люди настроены по отношению к нему положительно.

Другой аспект. Епархия наша — самая отдаленная и живет более чем скромно. Люди же это видят. Сидит владыка в кабинетике, ездит на машинке, с людьми ходит по улицам… Да хоть владыка, хоть батюшка, — чем он беднее, тем больше народ располагается к доверию. Это тоже очень важный фактор. Особенно в глубинке.

Тут друг за друга люди держатся еще. Вот такой пример я вам приведу — самый простой. В Москве, да даже и в Новосибирске это, наверно, трудно представить. Вот голосуешь ты на трассе, и любая машина сразу остановится. Не важно, кто едет, — глава региона ли, депутат, — и кто голосует, бабушка или парень. Поднял человек руку, — первая же машина останавливается и его сажает. У вас, наверное, в Москве это трудно представить?

— Невозможно.

— Вот видите. Тысячи машин едут в городе, и невозможно представить, чтобы одна остановилась и довезла тебя, да и еще и бесплатно. А здесь это обычное дело. Потому что сегодня ты не поможешь, а завтра не помогут тебе.

— Мы читали, что Вы были крещены еще в детстве. У Вас была церковная семья?

— Нет-нет-нет, у меня обычная светская советская семья! Мама в садике работала, папа всю жизнь шофером, и как во многих советских семьях, они втихушку, тайно меня покрестили — по-моему, в Павлово-Посаде. Они до сих пор не очень-то церковные.

— В 19 лет Вы поступили в Московскую духовную семинарию…

— Да, сразу после химико-технологического техникума.

— Как же это произошло?

— А как раз это был 91-й год. Я учился на последнем курсе. Куда устраиваться после техникума, непонятно. Кругом криминал — я же жил рядом с Люберцами, стрельба-пальба, разборки день-через-день… А я спортсменом был, — можно сказать, в какой-то мере мы принимали в этом участие (смеется). Заводы стали закрывать, распускать людей, часть ребят пошла в криминал, часть — в госструктуры…

А у нас как раз храм открыли — в г. Старая Купавна, где завод «Акрихин». И вот на последнем курсе нас стали в добровольно-принудительном порядке отправлять в этот храм на субботники, — батюшка, видно, попросил директора, — убирать территорию от мусора.

И как-то так одно к одному сложилось, познакомился я с батюшкой, и созрела такая мысль — пойти поучиться. Не думал даже тогда, что буду батюшкой, просто решил закончить семинарию.

— Владыка, а когда у Вас возникла тяга к окормлению детей, и не простых, а трудных?

— Да, видимо, это по жизни такой крест. Начать с того, что у меня мама в садике работала, я все свое школьное детство при садике и был. В семинарии учился, в последние полтора года послушание — дали вести закон Божий тоже в детском садике.

А уж когда приехал в Новосибирск… Первое время я жил у епископа Сергия (Соколова). Владыка целыми днями занят, а я до обеда отслужил, приехал домой, и хожу, унываю, не знаю, чем заняться…

Его дом стоял в лесочке, а напротив — как раз десятый детский дом. Вот с него-то все и началось, — времени свободного у меня было много, и я начал потихонечку туда ходить. А деток же переводят часто в другие детские дома. Приезжаешь, спрашиваешь, «а где Ваня?» А Ваня в восьмом детском доме теперь. «А Маша?» А Маша в двенадцатом.

Я так в туберкулезный санаторий первый раз и попал, — приезжаю в детский дом, спрашиваю, а где вот та девочка Маша? А ее в туберкулезный санаторий забрали, она заболела. Пришлось туда ехать. Так, через детей, я потихонечку со всеми и знакомился.

— Хочу Вас спросить о проблеме усыновления детей. Многие боятся решиться на усыновление из-за возможной наследственности.

— Сегодня основная проблема в детских домах называется так: «вторые отказы». Ребенка усыновили, а через какое-то время вернули обратно. Берут маленького, «игрушечка» же, красиво. А вот этот самый «второй отказ» происходит, когда ребенку исполняется 14-15-16 лет. В этом возрасте их возвращают обратно в детский дом.

У меня очень большой опыт общения и работы с детдомовскими детьми, и я хочу сказать вот что. Во-первых, не надо детям ничего обещать. Начинает женщина ходить в детский дом — «я тебя заберу, скоро-скоро»... И вот ребенок ждет, уже всему детскому дому рассказал, что его скоро заберут, а она еще целый год документы оформляет.

Во-вторых, я считаю, что лучше так называемая гостевая семья. Могу сказать о себе: лето наступило, я могу хоть пять, хоть 45 ребят взять к себе в монастырь. Они у меня отдыхают, едят, прыгают, веселятся. Конечно, ко мне каждый второй подходит — кто папой называет, кто батюшкой: «А ты меня усыновишь?»

Я их веду по жизни полностью, с пеленок, с первого класса до училища. Пожалуйста, я им говорю, в любое время приезжайте ко мне в монастырь, отдыхать или если есть проблемы. Но я им ничего не обещаю, чтобы не быть обманщиком, — нет, говорю, не заберу, но я буду тебя брать на каникулы.

Те же, кто все же на усыновление решился, должны сначала посоветоваться с врачами, убедиться, что у ребенка нет заболеваний, к которым они не готовы.

А то вот у нас одну девочку забрали, а у нее папа туберкулезник, и через полгода у нее самой начался туберкулез — как раз открытая форма… Ее вернули, она сейчас в санатории лежит…

Очень много «вторых отказов». Очень много.

— То есть, получается, что нужно не прекраснодушествовать, а напротив, максимально трезво подойти.

— Да, сюсюканья не должно быть, это ж не игрушка, поиграли-выбросили, если что-то не понравилось. Конечно, родителей никто не заменит, но на сегодняшний день в наших детских домах просто шикарные условия, это тоже надо понимать [речь идет о Новосибирской области — ред.].

— Есть еще одна проблема, о которой сейчас много говорят и пишут: так называемое расцерковление подростков. Почему это происходит?

— Лет до 12-13 девушка или молодой человек считает себя ребенком, воспринимает все по-детски, а потому ощущение родителей, веры, Церкви переживается им в благоговении, в радости.

А вот после 13-14 лет начинается вот что: «я уже взрослый, что вы мной командуете, я должен сам определиться». А ведь он не живет в монастыре, правильно? Он ходит в обычную школу, в Интернете сидит, общается со сверстниками… И в какой-то момент он понимает, что никто из его окружения в храм не ходит, а он ходит. На сегодняшний день ведь на 30 человек в классе обычной школы только 3-4 ребенка воцерковленных.

Это возрастной барьер, ломка характера. И если нет богоизбранности, то есть того, что человек будет монахиней или святителем, то эта ломка может моментом произойти.

И тут очень важно, чтобы родители повели себя правильно, не перегнули палку. А они наоборот начинают гнобить, давить, заставлять… И в результате у человека наступает озлобленность и противление.

— Владыка, что в заключении нашей беседы Вы могли бы пожелать всем нам, — всем, кому сегодня так не хватает хороших новостей, вроде той, с которой мы начали нашу беседу?

— Пожелать хочу помощи Божией, крепкой веры. И еще помнить, что чудо, оно всегда рядом, и те, кому надо помочь тоже рядом с нами. Думаю, что самый счастливый человек — тот, кто других делает счастливыми. Или хотя бы просто им помогает.

Детская радость, улыбка в глазах… Ты знаешь, что тебя где-то ждут и ты кому-то очень нужен, — вот это, наверное, и понуждает всех нас идти на самопожертвование.

Беседовала Анастасия Рахлина

Материалы по теме

При участии Уфимской епархии на территории Башкортостана запущена программа фудшеринга

При поддержке Синодального отдела по благотворительности состоится всероссийская акция благотворительной стрижки

В Брянке Северодонецкой епархии раздали гуманитарную помощь. Информационная сводка о помощи беженцам (за 23-25 марта 2024 года) [Статья]

Очередной гуманитарный груз отправился из Нижегородской епархии в зону проведения специальной военной операции

Патриарший экзарх всея Беларуси посетил Ивенецкий дом-интернат для детей-инвалидов с особенностями физического развития

При участии Ливенской епархии прошел пасхальный праздник «ЛивныМногоДети»

Глава Кубанской митрополии поздравил с Рождеством Христовым мам и детей кризисного центра «Светлая обитель»

Проект Ростовской епархии стал лауреатом национальной премии «Гражданская инициатива»

Все материалы с ключевыми словами